— Она могла солгать, — возразила Лора.

— У нее был очень искренний вид. Она говорила тихо и просто. Мне показалось, что она говорит правду, и что моя мать сыграла над нами злую шутку. Закончив рассказ, она плакала, и все мои старые чувства к ней как будто вернулись, и я прижал ее к себе и поцеловал. — Он замолчал, и Лора сочувственно коснулась его руки. — Но потом Морган, конечно, стала прежней и пыталась использовать этот момент, чтобы восстановить свою власть надо мной. После смерти Вирджинии. Тогда я мог чувствовать к ней только отвращение. К тому времени я знал, что Вирджиния, вполне возможно, умерла из-за того, что я те несколько мгновений держал Морган в объятиях. Я сказал Морган, что не хочу ее больше знать. Лора, ты ведь знаешь, что я искренне любил Вирджинию?

Лора кивнула. Она действительно знала.

— Но твоя мать? Если это правда, то, значит, она сама сделала ту ужасную вещь, в которой обвинила Морган.

— Она полагала, что спасает меня от большого несчастья. Возможно, так и есть. Но после этого я понял, что должен бежать от нее. Эта необходимость бежать была причиной ухода в армию. В те месяцы я сто раз обещал себе, что если мне суждено вернуться, я вернусь хозяином самого себя, своей души.

— Сейчас ты совершенно самостоятельный, независимый человек, — тихо сказала Лора.

Уэйд подошел к кухонной двери и распахнул ее; она поднялась и встала рядом с ним. Луна бледно светила сквозь тонкую вуаль облаков, была мягкая апрельская ночь, чуть отдававшая морской прохладой. Он взял ее за руку и потянул в нежную ночную мглу.

— Весна! — прошептал он. — Почти слышно, как все растет, готовясь удивить нас утром.

— Ты тоже это чувствуешь? — спросила Лора, тронутая и удивленная. Она даже представить себе не могла, что его мысли примут такое направление. Как мало она знала его!

Он глубоко вздохнул.

— Это вызывает у меня чувство, которое я испытывал маленьким мальчиком. Как будто меня ждет что-то загадочное. Я помню место в старом доме Хьюмов, где весеннее солнце нагревало обрушенную стену. Иногда я уходил туда один, сидел и чувствовал себя частью этого роста. Частью всего живого.

Она мимолетно прикоснулась щекой к его плечу, потому что слов не было. Она могла любить того маленького мальчика, каким он был когда-то, так же, как она могла любить Джемми. Он легко провел по ее щеке пальцами и почувствовал прохладу ее кожи.

— Ты замерзла. Хватит этих лунных мечтаний на заднем дворе. Марш в постель. Элли никогда не переживет, если увидит нас здесь.

Они рассмеялись и быстро вернулись в дом, чтобы все убрать и скрыть следы ночного пиршества. Когда завтра Элли обнаружит пропажу цыпленка, она может думать, что хочет, они, во всяком случае, не оставят улик.

Они вместе поднялись наверх. Их высокие в свете свечи тени маршировали рядом с ними. Он проводил ее до двери, и ее дыхание на миг участилось с биением сердца, но он вежливо пожелал ей спокойной ночи, как если бы был каким-нибудь кавалером, привезшим ее домой с бала, и ушел в свою комнату и в свою постель.

Когда она задула свечу и снова легла, непрошенное воспоминание всплыло в голове. Воспоминание о требовательных губах Адама — нежеланных, но не спрашивающих разрешения, не боящихся ее отказа.

Запах воска от задутой свечи наполнял комнату. Она не хотела думать об Адаме, но мысль о нем была здесь, настойчивая и отчетливая, как ощущение его губ. И у нее не было воли прогнать эту мысль. Что произошло бы, если бы Уэйд взял ее так — не нежно прося ее согласия, а требуя как права? Она не знала. Не могла сказать.

На следующей неделе на острове расцвел май. Крокусы уже отошли, а головки одуванчиков начинали седеть. Цветущие кизиловые деревья одели переулок белым волшебством, и тонкий аромат яблоневого цвета вплетался в густой морской запах гавани, плывший над островом.

Но сейчас нарастание ожидания, энергии, подобно соку, бегущему по зеленым стеблям, сменилось некоторой томной негой, что тоже было частью весны. Для Джемми это означало прием серного цвета и двойных доз патоки, чего он терпеть не мог и считал, что не нуждается в них. Для Уэйда это означало беспокойство, гнавшее его в поездки по острову — но были ли они в интересах Круга, Лора не знала. Иногда он подолгу сидел за письменным столом в библиотеке, но пытался ли он снова писать, он не говорил. И стол всегда был тщательно заперт, когда он уходил из комнаты. Момент взаимной симпатии в ночь после пожара у Морган больше не повторялся.

Сегодня было так тепло, что мама Тайлер попросила вывезти ее в сад. Питер сделал небольшой деревянный пандус, приставил его к задней веранде и скатил ее кресло. В саду зеленые побеги уже пронзали землю, и Лора находила какое-то удовлетворение и выход для своей энергии, работая с Амброзом, когда он приходил ухаживать за садом, или одна, когда он не мог прийти. Конюшня Морган строилась заново, и Амброз часто бывал занят.