Он ведь предлагал свою помощь. Говорил, что обязан мне теперь… Хотя стоп. Никто не станет для меня ничего делать только потому, что я — это я. Что-то тут не сходилось. Если Орлеан Рутзский заплатил за меня, значит, ему что-то нужно. И кто этот странный человек? И почему консул Рутзский приходил с Каасом? Неужели он тоже… за свободный Квертинд? Я ведь подозревала, что это он подделал прошение! Мысли забегали одна за другой, пытаясь прикинуть, как меня может использовать консул.
— Нет, — прервала поток моего сознания ректор. — За вас запла́тил ваш отец, студьентка Горст.
— Мой… кто? — вырвалось у меня.
— Ваш отец, — уже увереннее повторила ректор. — Он только что захо́дил ко мне вместе с консулом Рутзским и внес полную о́плату за год, сто пятьдесят тысяч лирн. Так что вашему менто́ру об этом можно не беспокоиться.
— Но отец Юны умер, — Джер принялся покручивать кольцо, размышляя. — Ещё до её приезда в академию.
— Не может быть, — как-то истерично усмехнулась Надалия Аддисад. — Он самолично был здесь. И остафил письмо для сфоей дочери. Просил передать.
Ректор Аддисад подала мне конверт, запечатанный сургучной печатью. Надпись была только одна: «Для Юны Горст». Я завороженно протянула руку, но меня опередил ментор, перехватив послание. Он повертел его в руках, видимо, убеждаясь в безопасности пергамента. Потом задумался, вглядываясь в печать транспортной компании, которой закрывались все простые отправления. Между его бровей залегла глубокая складка, губы сжались в тонкую нить. Джер хмурился и медлил, словно решал, стоит ли вообще отдавать это письмо. Несколько секунд я ждала, что он всё-таки вернёт адресованный мне конверт, потом вспомнила, что от ментора у меня теперь нет никаких секретов.
— Хочешь прочесть первым? — предложила я, пытаясь уловить странное настроение Джера.
— Нет, — отрезал он. — Я догадываюсь, что там.
— Что? — спросила я, с сомнением косясь на застывшую Надалию Аддисад.
— Опасность, Юна, — ответил Джер. — Опасность человечности, которую не стоит недооценивать.
Я хотела сказать, что смеюсь в лицо опасности, но он вручил мне загадочное письмо и я уставилась на незнакомый почерк, как на послание из моего прошлого. Никогда не стоит недооценивать опасность человечности… Я вспомнила, кто сказал мне эти слова. Пугающий господин с разными глазами, который принёс в мой дом весть о смерти матери вместе с именем Кирмоса лин де Блайта. И которого так боялся отец.
Я торопливо сломала печать, и на колени мне прилетел выпавший из конверта засохший подснежник. Тонкие лепестки потускнели, и некогда свежий бутон превратился в плоский безжизненный сухоцвет. Воспоминания о Каасе сразу же подкатили тугим комом к горлу, поэтому я поспешила развернуть бумагу, на которой красивым, ровным и изящным почерком тянулся текст.