Около нашей палатки кружил пожилой, очень пожилой мужчина. Он втягивал носом запах чеснока и не уходил, ждал. Потом выстоял огромную очередь и набрал много еды. Европеец жадно втягивал в себя кукси – тугую лапшу с корейскими салатами.
«Где ты вырос, бедолага, где полюбил вкус жгучего перца?» – думала я, глядя на европейца, уплетающего кукси. У вкуса тоже нет нации.
Жена нашего знакомого Вилли – Эльвира родом из Кореи, ее адаптировали в шестидесятые годы немцы из Германии. Она вышла замуж за голландца, сейчас ее взрослая дочь живет в Амстердаме, а сын – в Канаде. Недавно у нее родились внуки-близнецы, для них пригласили няню из Южной Кореи.
– А как же нидерландский? – спросила я, с изумлением глядя на маленьких блондинов с голубыми глазами, которые спорили о чем-то между собой на корейском языке.
– В школе научатся нидерландскому, а пока только так, – засмеялся Вилли.
– Добрый вечер, – представился на нидерландском мужчина. – Меня зовут Вилли, а это моя супруга Эльвира. Она тоже кореянка.
– Я заметила, – улыбнулась ему в ответ.
Так мы познакомились с этой парой в первый год жизни в Бельгии. Тогда мы казались друг другу инопланетянами. Разные люди с разыми понятиями обо всем. Понадобилось время, чтобы разглядеть очевидное. На первый взгляд это были люди среднего достатка, ничем не выделялись из обычной среды. Я раздувала щеки, чтобы показать свою значимость, а они были спокойными и уверенными в себе, не пыжились.
Пригласили в гости и после обеда провели нас на прогулку по старой мельнице, которая принадлежала им. Мельница была в списке исторических ценностей провинции. Вилли сокрушался, что не вправе вести в ней работы без множества согласований. Даже замену окна или кровли надо согласовывать с муниципальными властями. Рассказывая обо всем этом, он моргнул мне, пока жены не было рядом:
– Чтобы приобрести в собственность исторические ценности, надо иметь счет со многими нулями.
Потихонечку приоткрывали они свои нолики. Гуляя с нами по огромному лесу с озером, он опять моргнул и улыбнулся:
– А здесь я имею право косить траву, чистить озера, гулять. Это не историческая ценность, но тоже потребовались нолики, чтобы купить.
Кони паслись на лугу, обнесенном проволокой, через которую пропускался электрический ток, – лошади не пытались убегать, ударившись однажды о волну тока. Две фермы с баранами, овцами и курами в разных провинциях Бельгии, дома в Роттердаме и Амстердаме, ранчо в Канаде, куда они приглашали нас в гости – часть того, что мы увидели. Но не захлебнулись от зависти и не склонились в подобострастии.
Дружба получилась равноценная и достойная. Оказалось, что предки Вилли торговали с Россией еще во времена Петра Первого. Возили на продажу все, даже почтовые марки. Кто-то из них остался жить на русской земле, пустил корни, со временем связь оборвалась совсем.
Рассказывая о своих детях, Вилли говорил:
– В Европе расизм существует. Чем выше уровень, тем его больше. Правда, он не такой открытый, а замаскированный. Хотят ваши дети стать людьми, надо учиться.
Я остолбенела. Папины слова! Вилли повторил папины слова: «Учитесь, чтобы стать людьми!» В сытой и благополучной Европе не было рисового поля из моего детства, но надо было учиться, чтобы ползти наверх. А что было наверху у них, имеющих много ноликов на личном счете? Я спросила об этом Вилли в лоб:
– А к чему стремитесь вы?