Студентам в строгом порядке надо было идти на первомайскую демонстрацию. Мы рисовали на огромном транспаранте слова «МИР», «ТРУД», «МАЙ». Утром весело вливались в широкий поток демонстрантов и шли в общей колонне.
«Ура!» – кричали мы и радовались. Радовались жизни, весне, молодости и Первомаю!
Летом приехала домой на полные два месяца. Папа разглядывал мой студенческий билет, зачетную книжку, подробно расспрашивал о городе, в котором я жила. Исполнилась мечта отца – его старшая дочь стала студенткой, поступила в институт. Не каждый мог дотянуться до вуза из корейского поселка.
Я бродила по дому, который казался мне пустым без бабушки. Она умерла зимой. Мне написали об этом позже. Глядя на меня, девочки в общежитии удивлялись: «Она же старая, чего ты так убиваешься?»
Я не стала им объяснять, какое место в моей жизни занимала бабушка.
В конце августа я уезжала из дома с полным чемоданом вещей и хорошим настроением. Все стало по-другому, потому что я чувствовала себя гораздо увереннее, чем на первом курсе. Даже ордер получила в общежитии в комнату на четверых человек.
Мы проучились две недели и поехали на уборку пшеницы в село за двести километров от Целинограда. Весь курс разместили в спортзале сельской школы. С утра шли работать на элеватор, вечером бегали на свидания. С кем? Хлеб убирали солдаты и командировочные со всей страны. Утром сонные расходились по своим участкам. Мы лениво наблюдали, как огромная спираль волнами вращалась на груде пшеницы, закидывая ее на транспортер. Потом решили попрыгать сверху, чтоб зерно уходило быстрее наверх. Становились на железную решетку, которой была защищена спираль, и прыгали по очереди. Я начала прыгать. Моя левая нога мягко проскользнула между прутьями решетки и остановила ход винта. Девочки смотрят с ужасом вниз, я – на них. Все застыли. И я начинаю кричать:
– Помогите! Девочки, выключите рубильник!
Таня Самойлова, самая толстая девочка на курсе, добежала до щитка и рванула ручку рубильника вниз. На наши вопли сбежались все, кто был на элеваторе. Перепуганный инженер по технике безопасности с трудом освободил мою ногу, руками поворачивая винт в нужном направлении. Видели, как мясорубка работает? Вот и тут был такой же винт, только огромного размера.
В кедах хлюпала кровь, боли не было. Я обрадовалась, что не оторвало ногу. В медпункте мне дали освобождение от работы на три дня. Больной ноге мешало все. Даже пять ступеней, по которым надо было спускаться и подниматься, чтобы выйти на улицу. Три ступеньки в дощатый туалет, две дощечки, на которые надо ставить ноги, чтобы справить нужду.
Через три дня курс устроил забастовку, чтобы меня отправили домой. Подействовало. Дали мне сопровождающую, и мы укатили в город. Солдат-красавец, по которому вздыхали все девочки, понес меня на руках до машины. Девчонки жалели, что их ноги целы.
И вот я в больнице, раздробленная нога в гипсе заживает медленно. Просто лежишь и наблюдаешь за тем, что происходит в палате. Больных с разным диагнозом было шесть человек, а медицинских работников – двадцать шесть. Кормили вкусно и сытно. Спала, ела, читала и спала. Тетка, которая пришла меня проведать, открыла секрет:
– Ты думаешь, все больницы такие? Прописана ты у нас, а дядя работает в обкоме партии. Это больница для партийных работников.
Когда я прописалась в общежитии и по месту прописки попала в студенческую поликлинику, поняла, почему тетя старалась донести до меня значимость слова «обком».
Выписывая меня из больницы с залеченным переломом, врач сказал: «Обувь на каблуках не носить, иначе в старости будут последствия».
Напугал! Где я, а где старость? Надела туфли на высоких каблуках, полюбовалась ножкой и помчалась на занятия. Вечером ногу не могла вытащить из туфли.
Через пятьдесят лет левая нога напоминает мне: «Почему не слушалась? Вот я тебя!» А как буду слушаться? Влюбилась по уши. Второй курс был самым ярким из четырех лет обучения.
Иду в кабинет на лекцию, а мне суют в руки лист, испещренный красными чернилами:
– Возьмите вашу работу, Тян.
– Нет, это не мое, – ответила растерянно.