Но это было не страшно: коли уж сказано, так само и придумается, не раз проходили, проверено. И это придуманное и впрямь будет хорошим финалом не слишком хорошего путешествия, зуб Пастух давал, если что не так.

И пошло время — на удивление и на редкость легко пошло, беспроблемно, как-то даже бездумно и весело. Как будто не было долгой дороги позади, а недолгая — еще впереди и вообще всерьез не воспринималась: ехать-то одни сутки, последние сутки — ну, это как ожидание праздника, который должен штатно завершиться на перроне Ярославского вокзала, а уж как прощание на перроне пойдет — это будем поглядеть, погрустить и порадоваться. Вот такая вот к месту фигура речи.

Ехали мирно, по-домашнему. Да вот только Марина вела себя странновато. Все больше молчала, почти не улыбалась шуткам или их попыткам развеселить ее. Ночь проспала спокойно, как казалось Пастуху. Он сам чутко спит, вполглаза, поэтому любой посторонний и незнакомый звук всегда его пробуждал. Посторонних звуков вроде как не было, поэтому он сам то и дело просыпался, слушал ночь и — сквозь ее молоточный шум — Марину. Спокойно спала Марина.

Так, в спокойствии, в отсутствии всяких ЧП и даже без шибкой разговорчивости целые сутки пробежали. А и то понятно: устали. И Тюмень в безделье и полной счастливой расслабухе проехали, и Екатеринбург, и после Перми ночь спокойно переночевали, и чуть больше часа оставалось до города Владимира, как Пастуху в голову пришла очень хорошая, как он считал, деловая мыслишка. Именно так: хорошая и деловая. И к месту. Ни с кем ею не делясь, он вышел в коридор, затем в тамбур, чтоб никто не слышал, и позвонил в Москву, в Контору. Не Наставнику, нечего зря его тревожить, но нужному человеку позвонил, который был одним из помощников Наставника.

Поздоровался, спросил, как положено, про жену, про детей, про строительство дачи на подмосковном участке, выделенном Конторе для радостной жизни ее служащих, а потом напрямую свой нужный вопрос задал. И ответ получил — тоже нужный. И вполне Пастуха устраивающий.

Он вернулся в купе, сказал Марине:

— Собирайте манатки, через двадцать пять минут мы с вами сойдем во Владимире.

— С поезда? — изумилась Марина. — Владимир — это ж последняя остановка здесь. Манатки-то зачем? Нам потом еще три с лишним часа до Москвы ехать. Куда вы меня?..

— Как раз туда, куда нам с вами надо непременно и срочно, — длинно ответил. И добавил для успокоения женской души: — Так будет лучше, поверьте. Вам же надоело в поезде, сами плакались. И вот вам — сюрприз: простор, чистый воздух. Иным словом — воля. Неужто откажетесь?

— Что за сюрприз? Я не хочу сюрприза. Я уж и с ума сошла от одних сюрпризов…

— Вот мы вас на ум и вернем. Не беспокойтесь и уж тем более не бойтесь. Я разве способен сделать плохо для моей любимой Марины? Нет, нет и нет, не способен. Я только на хорошее ведусь. И вас веду. Собирайте, собирайте вещички, я помогу. Стрелок их покараулит до Столицы… А вам еще со всеми пассажирами проститься надо. На всякий случай, вдруг не увидимся. И времени у нас кот наплакал… — И завершил монолог любимым своим: — А зверь этот скуп на слезы.

Ну и убедил слабую женщину.

Она собралась мухой, пошла по вагону — прощаться, телефоны и адреса вагонных соседей записывать и свои давать. А что сделаешь? Ритуал…

— А чемодан? — спросила.

— Стрелок и заберет, он в курсе, я его за старшего оставил, — сказал. — Часа через три с ним встретимся…

— Где? — спросила она.

— В Столице, — сказал Пастух. — На Ярославском вокзале. Мобильники у нас у всех есть, не потеряемся…

Провожали всем вагоном плюс проводница Лиза плюс высвистанный в момент начальник поезда и конечно же, Шухрат, который вдумчиво записал все координаты Марины. Стоянка во Владимире была недлинной — двадцать всего минут.

Спросил:

— Неужто не повидаемся в Златоглавой? Если не заняты, то в эту субботу я всех приглашаю на дачу. Есть у меня она. Совсем недалеко от Столицы. Я сам за вами, Мариночка, заеду. Плов станем кушать. Очень замечательный. Принято?