— Она! Она! Она! Она сказала, что я, к сожалению, немного чувствительный! — Белл посмотрел на Фабера и Миру, потом на экран телевизора, на котором по-прежнему были видны Эллен Зигрист и Робин.

— Она, — Белл кивнул в сторону изображения матери, — сказала, что ты немного чувствительный?

— Эта, да, эта! И она хочет быть матерью! Говорит, что я «немного чувствительный»! Она даже не знает, что мне приходится терпеть! Я никакой не «немного чувствительный»!

— Конечно же, нет, Горан…

— Я никакой не чувствительный! — продолжал кричать Горан, когда в комнату вошли Юдифь Ромер и Джошуа Фишман. — Ей только и надо, чтобы меня не лечили! Чтобы мне не делали операцию! Она скорее даст мне умереть! — Горану ни на секунду не приходило в голову, что в его представлении он и Робин окончательно стали одной личностью. — Она хочет помешать трансплантации! Поэтому она врет и говорит, что мне лучше! Но я хочу трансплантацию! Я хочу этого! Я хочу жить, я не хочу умирать! Будет больно, я знаю! Будет противно! Я знаю! Все равно! Пусть будет больно! Пусть мне будет плохо! Я не чувствительный! Я выдержу. Я не боюсь! Я согласен на операцию! Я хочу жить!

Горан резко замолчал. Никто не произнес ни звука. Мира выключила телевизор. В наступившей тишине было слышно судорожное дыхание Горана.

Через мгновение Белл, гладя волосы мальчика, сказал:

— Ты не чувствительный. Ты очень смелый, Горан, очень смелый. Мы все это знаем. Значит, ты согласен, чтобы мы дали тебе новую печень?

— Да, — внезапно тихо и грустно проговорил Горан. — Я же хочу быть здоровым! Вы же видите, как я выгляжу! Да, я хочу, чтобы меня прооперировали!

Мира опустилась на вторую кровать и закрыла лицо руками.

— В таком случае все в порядке, — сказал Белл. — Ты получишь новую печень. И снова станешь совершенно здоров. Это мы тебе все обещаем.

— Все, — добавила Юдифь Ромер.

— Все, — сказал Джошуа Фишман.

8

Спустя два дня в первой половине дня 28 сентября, в среду, в нагрудном кармане врачебного халата Белла запищал пейджер. Он как раз разговаривал по телефону с коллегой из института Кюри в Париже. После того как он закончил разговор, он набрал номер Центральной и узнал, что с ним немедленно хочет поговорить профессор Альдерманн.

— Я хорошо представлял себе, о чем могла идти речь, — рассказывал Белл позднее о событиях того утра Фаберу. — И я был рад этому.

Однако этой радости он не показал, когда переступил порог рабочего кабинета профессора Альдерманна, который ходил взад-вперед перед окнами. В кресле возле письменного стола сидел молодой человек с медными, похожими на проволоку, коротко стриженными волосами, который в свое время принял участие в передаче ОРФ «Клуб два» по вопросам трансплантационной медицины. «Ну конечно, — подумал Белл, — Карл Таммер тоже уже здесь. Альдерманн, естественно, немедленно вызвал его из ЦКБ».

— Добрый день, господин профессор, — сказал Белл. — Привет, Карл!

— Привет, — буркнул координатор.

Альдерманн остановился и посмотрел на Белла.