— Пятьдесят шиллингов? Это слишком много!

— Как хочешь.

— У меня только двадцать.

— Ничего не поделаешь…

— Может быть, двадцать пять, пять я бы одолжил.

— Одолжи десять! За тридцать я сделаю это — для тебя. Потому что у тебя дела обстоят так, что они не знают, будешь ли ты…

Фабер пошел дальше. Он посторонился, пропуская носилки, на которых санитары переносили только что прооперированного ребенка. Ребенок был еще под наркозом.

Несколько позже, в другой секции здания он оказался у перехода в отделение интенсивной терапии. Здесь хранилась защитная одежда и дезинфекционные средства. Вдруг через дверь с зашторенным верхом он расслышал низкий голос доктора Мартина Белла:

— Теперь Стефан умрет.

Фабер подошел ближе. «Я не должен подслушивать», — подумал он и стал подслушивать.

— Pomozite doktore, Bog ce vam platiti… помогите Стефану, Бог вас отблагодарит, — произнес сдавленный мужской голос.

— Пожалуйста, поймите! — сказал Белл. — Я не могу помочь Стефану. Никто не может помочь. Стефан уже не поправится. Он не может выздороветь. — Белл говорил очень убедительно. — Это очень тяжело, я знаю, но я обязан вам это сказать. Стефан никогда не поправится, Стефан умрет.

— Za Boga doctore… — произнес незнакомый мужской голос. Послышалось рыдание.

— И Бог ничего не может сделать. Это ужасно для вас, но я должен, пока это вообще возможно, еще раз обговорить все с вами.

— A ja sam se tako nadao… я так надеялся, доктор…

— Мы все надеялись. Но это оказалось напрасным. Стефан умрет.

— Boze moj, о boze moj!

«Это сербскохорватский», — подумал Фабер.

— Та kaze profesor?

— Профессор Альдерманн говорит то же, что и я. Поверьте мне! Это ужасно для вас, я знаю, но больше нет никакой надежды. Вы должны это осознать, я прошу вас! — Голос Белла вдруг стал глухим, он откашлялся. — Способ, с помощью которого Стефан сейчас дышит, подавляет мозговую деятельность.