Через некоторое время они сидели за столом и пили чай, принесенный по их просьбе. Егорцев с интересом посматривал на Андрея, но задавать вопросы пока не торопился. Наконец, он отставил стакан в сторону и спросил:
— А скажите мне, товарищ батальонный комиссар, зачем вы попросили куратором именно меня?
— Затем, чтобы тебя не расстреляли. — Андрей решил отбросить дипломатию и с самого начала выработать между ними откровенный стиль общения. — К тому же мне будет намного легче работать с тобой. Один раз ты уже решился мне поверить, значит и дальше будет проще тебя убедить.
— Убеждать нужно не меня, — усмехнулся Егорцев, — а вышестоящих товарищей.
— Вот ты мне и нужен для убеждения этих товарищей. — Сказал Андрей. — Мало знать о том, что будет. Нужно еще заставить поверить в это других, причем преподнести это не как готовое знание, а заставить их самих до этого додуматься. А для этого нужно знать много такого, о чем я понятия не имею.
— А что именно?
— Да хотя бы то, как принято обращаться к начальникам разных уровней? Где можно приказать, а где просить нужно? Что известно всем, а что является божьим откровением? И информацию нужно передавать стилем этого времени. — Начал свои объяснения Андрей. — К тому же раз ты у нас в политехническом учился, значит и физику должен знать?
— Учить приходилось, — ответил Сашка, — но, по отзывам преподавателей, больших высот в ней не достиг.
— Ничего, если партия поручит выучить, то куда ты денешься.
— А зачем физику учить? — уже серьезно спросил Егорцев.
— Нам с тобой придется в срочном порядке сделать несколько открытий. — Пояснил Андрей. — Но современного научного языка я не знаю. Твоей задачей будет все это сформулировать так, чтобы ни у кого не вызвало сомнений, что это открытие какого-то гения, безвестно сгинувшего в лагерях НКВД.
— Это сделать будет не сложно, ну а дальше? Ведь все это нужно будет защищать от нападок других ученых. Ты не представляешь какой "гадюшник" представляют собой все эти научно-исследовательские институты?
— Почему не представляю, — усмехнулся Андрей, — в наше время нравы в них не намного лучше. Разве что возможности повесить на оппонента ярлык врага народа не получится, и отправить его лес валить, как это принято сейчас. Подожди, скоро товарищ Сталин начнет воздавать по заслугам всем нашим академикам.
— А что они не так сделали? — поинтересовался Егорцев.
— А что они могли сделать? Отправили самых талантливых и способных в лагеря. Хорошо, если им там дают возможность работать, хотя бы в "научной шарашке". А то ведь первые годы попросту расстреливали. Но к этой теме мы еще вернемся, и очень скоро, как мне кажется.
Андрей посмотрел на часы. Времени до возможного вызова к Сталину оставалось еще много. Он достал тетрадку и карандаш, который ему принесли на второй день по его просьбе. Перо Андрей просить не решился, понимая, что, привыкнув к шариковой ручке, писать им вряд ли сможет. Он уже сделал наброски некоторых вопросов, "открытие" которых требовалось в первую очередь. К таким он отнес радиолокацию, жизненно необходимую для борьбы с авиацией противника. Вторым номером у него стояло открытие полупроводникового диода и транзистора. Третьим номером значилось начало работ над электронной вычислительной техникой. Ничего сверхъестественного для данного времени в этих открытиях не было, все необходимое уже было, оставалось только подтолкнуть научную мысль в нужном направлении, или убрать с еe дороги некоторые препятствия, активно мешающие движению.
Здесь же он записал и все сведения, известные ему о создании атомной бомбы и ракетной техники. Но здесь требовались Курчатов и Королев. Андрей уже говорил о них Сталину, но пока никакой реакции от него не последовало. Но сдаваться он не собирался и обязательно собирался повторить свои пожелания вождю.
— Возьми, почитай пока, — он протянул тетрадь Егорцеву, — и подумай как это все преподнести нынешним ученым, чтобы они за идею ухватились и стали еe реализовывать, а не отмахнулись, как от собачьей чуши. Я думаю, что лучше всего поручить это молодежи, еще не нахватавшейся научной спеси и зазнайства.
Егорцев согласно кивнул, взял тетрадь и начал чтение.
Ближе к полуночи Андрея вызвали к Сталину. Он прошел по коридорам уже привычным путем, вошел в приемную. Поскребышев, привыкший за эти дни к его визитам, только молча указал на дверь. На его лице не отражалось никаких чувств, Андрею даже стало интересно, способен ли он удивляться хоть чему-либо. Но подумав, сам пришел к выводу, что способность удивляться на этой должности смертельно опасна.