Книги

Мастер осенних листьев

22
18
20
22
24
26
28
30

Раздался глухой смешок.

— Кажется, я еще немного умею убивать время, — повернул голову к Эльге Скаринар. — Недавно обнаружил.

Единственный из всех застывших, скованных неясной природой людей, он обладал свободой движения. Отступил от кинжала, щелкнул по нему ногтем — дзонн!, потом, поднырнув под руку господина Некиса, подобрался к Эльге.

— Я мог бы убить их и так, — доверительно прошептал Скаринар, вглядываясь в лицо девушки, — но решил устроить маленькое представление. Ты впечатлена?

Он повернулся и сел, скрестив ноги, похожий на зрителя, перед которым заезжие артисты разыгрывают историю.

— Сейчас, — сказал он.

Мир отмер.

По небу заторопилось облако, продолжил полет лист, сдернутый с липы, Эльга упала, отбив бедро и локоть и невольно вскрикнув, рядом свернулась черной змеей подпиленная кандальная цепь, придушенный, сполз на доски стражник, а господин Некис и два его помощника, их ножи и его кинжал сдвинулись к тому месту, где должен был стоять Скаринар.

Грудь, живот, шея — чтобы наверняка.

Смер-рть!

— Ай, — сказал Скаринар, глядя на пронзенную пустоту, — я, должно быть, убит.

Командир Некис повернул голову. На лице его отразилось ошеломление, но в следующий момент он уже был мертв и упал на помост, разбивая нос и губы, не успев сделать и шага. Кинжал вылетел из пальцев. Соратники его свалились тут же. Глаза одного уставились на Эльгу. Все остальные пленники, и те, кто поднялись на помост, и те, что столпились на подъеме, умерли разом. В одно мгновение.

Скаринар поднялся и отряхнул руки.

— М-да, — сказал он, — никакой фантазии. — И повернулся к Эльге. — Все, можешь идти работать. Тебя проводят. Вечером я загляну, посмотрю, что там с моим панно. А то, знаешь, бунтовщиков много наловили, вся тюремная башня до подвала забита. Ну!

Он подал ей руку.

Проигнорировав жест, Эльга сама встала на ноги и с тенью-стражником за левым плечом заковыляла во дворец.

У дверей в зал ее оставили одну.

Где-то через полчаса ее заколотило. Дрожь не прекращалась, даже когда она, стараясь согреться, накинула на себя накидку, несколько одеял и платков и еще какие-то тряпки. Сидела и тряслась, стучала зубами.

Холод шел изнутри, и унять его было невозможно. Раза три или четыре, кусая губы, она поднималась к панно, но все ее попытки набить хоть один букет, поправить фон, залатать еще Униссой допущенные прорехи, оканчивались бегством обратно на тюфяк, под тряпичный ворох. Листья не слушались, кололись, пальцы мерзли и промахивались по узору, но, главное, в голове, не переставая, звенело: не хочу! Не хочу! Не хочу! Он — подлый убийца! Урод! Убийца! Ненавижу!

Слез не было, холод был.