Его гендзюцу раздувалось, как мыльный пузырь, росло и упиралось в какое-то препятствие. Это было совершенно новое ощущение. Шисуи еще ни разу такого не чувствовал, пытаясь погрузить человека в гендзюцу.

Это будет не так-то просто.

— Шисуи! — гудел на фоне голос Итачи, далекий, словно Шисуи нырнул в воду, а друг остался на берегу и пытался докричаться до него.

Голова раскалывалась от напряжения. Шисуи с трудом удерживал контроль над своей иллюзией и в то же время пытался продавить гендзюцу глубже: хотел одолеть эту стену.

Стена неожиданно прогнулась, понемногу втягивая в себя пузырь иллюзии сквозь маленькую брешь. Напряжение слегка отступило. Пузырь всасывался в щелку, и Шисуи чувствовал, что начинает терять власть над своей иллюзией. Она растворялся в чем-то несоизмеримо большем.

****

Мэй было страшно. Она не хотела уступать Сае и признавать ее правоту, но в то же время внезапно поняла, что и не хочет видеть внешнего мира. То, что было снаружи, показалось ей куда более страшным, чем наполовину реальный мир, в котором властвовала Сая.

Хибари рядом нервно следил за ее колебаниями.

— Поняла, что не можешь пробиться силой, так решила зубы заговаривать, ага?

Из них двоих, он единственный все еще рьяно сопротивлялся Сае, Мэй же не знала, что ей делать. Она потерялась в собственных ощущениях.

А островок становился все меньше и меньше. Заросшая травой дорога древней Конохи пожирала бетонные плиты с одуванчиками и захватывала новые территории. Хибари отскочил от вьющегося горошка, который тянул к нему свои усики, и отступил на самый центр безопасной зоны.

— Но… убивать же не обязательно… — пробормотала Мэй.

Можно оставаться в этом мире и не выходить во внешний. Можно творить здесь все, как нам нравится, и никого не трогать…

Рассуждения были логичными, но Мэй почему-то сама в них не верила. Зарываясь глубже в себя, она вдруг вылавливала знакомые, но давно покрывшиеся пылью мысли и ощущения.

Желание сбежать… Отгородиться. Не видеть… Создать свое: другое, лучшее!

Голова закружилась.

Свое было слишком зыбким. Оно не хранило форму и тут же таяло, стоило его представить.