Найденов раскрыл шкаф и внимательно рассмотрел пиджак.
Пиджак был, конечно, не новый. Он покупал его, когда работал в «Ай кампани». Они с Настей года два как поженились и жили на довольно широкую ногу. Настя заканчивала ординатуру… чего там стоила ее стипендия копейки… зато он капитально зарабатывал. Одевались как хотели. Жилье снимали приличное. Настюша любила рестораны — хоть и робела: в Питере, с отцом, не знала, что это такое. Не отказывались заглянуть вечерком в «Веселую креветку» или даже, если находился повод потратить лишнее, в «Кувшин дракона». Часто мотались в Питер проведать Павла Николаевича. Если не получалось — так просто деньги посылали. У Павла Николаевича был еще брат, Федор Николаевич. Но он с женой уехал в Гумкрай, когда Настя училась в пятом классе. Им долго не давали въездную визу, все что-то проверяли. Первое время после отъезда Федор Николаевич часто писал — все, по словам Насти, рассказывал, как хорошо они устроились. Оттуда у нее и мечты эти — из переписки. Но через полтора года Федор Николаевич почему-то наглухо замолк. Настя отправила несколько безответных писем… потом вышла замуж, уехала в Маскав, Павел Николаевич умер… Жизнь.
Он снова встряхнул пиджак и оглядел подкладку. Все в порядке. Чуть ли не сто дирхамов когда-то пришлось отвалить. Хорошие вещи медленно стареют… Конечно, карманы обвисли… да и воротник маленько того-с… но в целом и более-менее издалека пиджачишко оставался все тем же добротным, а отчасти и щегольским предметом мужского гардероба.
Он подошел к зеркалу.
Всю жизнь по-настоящему его интересовало только это. Голубая кайма, к центру густеющая до синевы. Ниже — плавный переход в сиреневое. Над зоной турбулентности — темная тревожная полоса. Рядом с ней справа — мерцает размытый розовый лепесток. Неустанно пульсирующее сияние. Как будто бабочка трепещет крыльями над цветком. Когда Настя рядом, цвет густеет до красноты… вот подумал о ней — и бабочка чаще забила крыльями. Несколько лет назад он научился воздействовать на ширину зоны турбулентности с помощью импульсов волн Горбовича-Декартье и мягкого фриквенс-излучения. Само фриквенс-излучение таило в себе много неясностей, даже загадок, но что с того? Фриквенс-излучением занимались другие, а он просто использовал его: диапазон от ста до четырехсот мегагерц — зона турбулентности резко сжимается, напряженность явно возрастает, цветозона темнеет; от четырехсот до восьмисот — зона турбулентности расширяется, напряженность падает, цветозона светлеет. Было бы интересно попробовать это в сочетании с высокочастотным магнитным… впрочем, где попробовать? Нужна лаборатория. А ее нет. Если бы… ах, как надоела эта жвачка! Нужна лаборатория — а нету, а жизнь идет — день за днем, и все, что он мог бы сделать и понять, — все больше отдаляется, уходит: и надежды уходят, и талант — ведь он не молодеет…
Он поднял трубку телефона и несколько секунд оторопело слушал мертвую тишину, потом с облегчением понял — выключен.
Там и просрочки-то была всего неделя — так на тебе! Раньше всегда разрешалось было платить в течение месяца. А теперь чуть что — отключают… Разумеется, к матери можно и без звонка — она дома. Куда ей на ночь глядя? И если получила пенсию, то, конечно же, ссудит до завтра, не проблема. Но ведь непременно начнет допытываться — зачем, почему? Он представил себе ее испуганное лицо, любимые глаза — слезящиеся, жалкие, — все эти расспросы: да зачем? да куда? да почему же на ночь, Алешенька!.. Светло-сиреневое, знакомое с первого вдоха клокотание, родной перелив изумрудного пятна слева, взволнованное мерцание желтого сгустка…
Нет, лучше к Сергею.
Хрен редьки не слаще…
В юности все пребывали примерно на одном уровне нищеты, и тогда не возникало затруднений. Сегодня — ты у меня стрельнул. Завтра — я у тебя стрельну. Впрочем, как раз Сергей-то этих мимолетных финансовых отношений избегал. Могло даже показаться, что из того, что называется принципами, у Сережи был только один: никогда ни у кого не брать в долг. Даже если речь идет о пустяке — на обед перехватить или на сигареты. Он лучше сухой бублик съест и курить не станет — а в долг не возьмет. Может быть, именно это и сыграло свою роль. Или что другое. Так или иначе, дела его однажды пошли в гору. И в конце концов он занялся именно тем, что отвергал прежде: ворочал займами, кредитами, успешно действовал в финансовой сфере. А с чего начинал? — смешно вспомнить. Таскался по виртуальным BZR-ам с копейкой в потном кулаке: вкладывал… терял… строил матмодели… опять вкладывал… В дырявых ботинках, без шарфа, без шапки, штаны светятся… все в BZR, все в BZR… Пипл посмеивался, пальцем у височка покручивал — мол, Кримпсон-Худоназаров-то наш совсем спятил. А потом — бац! Ха-ха, случайно… А тут еще раз — бац! И еще! Вот тебе и случайно. Вот тебе и спятил. Он пробовал и Найденова к делу пристроить… у Найденова не пошло, нет.
Вот так жизнь разнесла. И просто язык не поворачивается попросить. И все равно каждый раз просишь, а потом отдаешь, и каждый же раз Сергей так небрежно бросает купюру куда-нибудь там на тумбочку: а, мол, пустяки, стоит ли разговору!.. И ведь правда: ему эти пятьдесят рублей — ничто, ноль, ветер, пыль. Чудесно он проживет без этого полтинника до завтра, отлично это Найденов понимает, и все равно: нож острый одолжиться.
Теперь по бедности и совершенной неуверенности в будущем он сам был сторонником именно того, чего когда-то придерживался Кримпсон-Худоназаров: в долг не брать никогда и ни в коем случае — лучше сухой бублик съесть, а курить и вовсе необязательно. Природа не терпит пустоты — ныне Найденов заполнял то, в чем прежде пребывал Сергей. Приятельство их понесло значительный ущерб, но каким-то чудом до конца все же не расстроилось.
И это тем более удивительно, что существовало еще одно обстоятельство. Когда-то казалось, что и оно почти не повредило дружбе. А нынче оглянешься и видишь: именно там-то все и рухнуло… Для чего начал терзать Настену признаниями? Зачем рассыпал предложения? — предложения всего: руки, сердца, жизни, будущего, всего на свете! Найденову и в голову не могло прийти, что нужно невесту от лучшего друга прятать. Однажды даже… а, что вспоминать!.. Потом долго-долго не показывался. Через полгода — новости стороной: сам женился на Вике Варвариной. Да не очень удачно у него это получилось разошлись через несколько месяцев… Потом Сима появилась… Потом актрисулька эта, Заррочка Каримова… потом Светик-семицветик… потом еще кто-то, уже не упомнить… потом Валентина… все жены, жены… законные. А теперь, кажется, опять один. Вот и пойми, чего ему надо.
Самое неприятное — подозрение, что он все-таки ждет. Дожидается. Как стервятник возле умирающего. Ждет, когда у Настюши терпение кончится. Тогда она Найденова бросит, к Кримпсону-Худоназарову уйдет… Жди, жди! Посмотрим еще, кто чего дождется.
Ладно, не стоит так о Сергее… что уж, в самом деле, навыдумывал гадостей.
Найденов снова полез в стол, вытряс содержимое большого ящика. Ничего не нашел. Кое-как затолкал назад. Видела бы Настена — дала бы ему по башке за это.
Торопливо одеваясь, все еще размышлял о том, что жизнь разносит людей по разным этажам, и уже не докричишься. Ничего не забыл?.. Не докричишься, и это просто чудо, что они… Форточка.
Найденов подошел к окну закрыть форточку.
Внизу в желтом круге фонарного света сыпался мелкий дождь.
Он остановился у ворот.