— Есть, товарищ орденоносный хозяин Дома старший капитан Кирюха!
— То-то. Вольно, боец. Слышь, Ахмет, ты иди спи, я посижу. Всё равно не усну сегодня.
— Блин, вашбродь, целый капитан простого красноармейца на посту меняет… Ценю, ценю.
Жирик переехал и на несколько дней пропал из виду. Приближался день, на который было назначено представление Жирика Магомедычу — передача канала. Ахмет терпеливо обносил все торжки рекламными новостями — вот-де будет скоро настоящий рынок, никаких крыс, никакого беспредела, всякие-разные будут на входе фильтроваться — никто с прилавка не дернет и не смоется… Торгующие обрабатывались на тему, что уходить всего будет раза в три больше, покупатели соблазнялись неслыханными ценами. Ну, и под крышей, ни дождя, ни снега — лепота. Товар можно будет прямо там хранить — сразу отваливается головняк таскать, ни собак, ни грабежей, пришел налегке и торгуй. Говорю ж, лепота. Торговцы мялись. И чем дальше от будущего базара — тем больше сомнений. Рыбакам идея вообще встала поперек амбиций, плюс эксклюзивность их товара — с рыбаками было трудно. Махом создалась компания противников начинания — рыбаки, дровяные, те из местных торговцев, кто терял свою маленькую монополию. Обладая огромным численным перевесом, они быстро развернули против нововведения основную массу торгашей на удаленных от базара площадках. Ахмет не ожидал такого быстрого и эффективного ответа, грозящего перейти в нормальную войну.
Дела хреново — улыбайся. Совсем хреново — улыбайся ещё шире. С широкими улыбками парней, всё решивших, схвативших, купивших и продавших, Ахмет с Кирюхой, наряженные, как на смотрины, перешагнули порог Магомедычева особнячка. Отдав начищенные волыны молчаливым плечистым парням, разулись, продемонстрировав новенькие носки.
— Вот, сюда проходите, сюда, — неумело, но очень старательно улыбаясь, заботился о гостях немолодой башкир с такой угрожающе-хищной мордой, что сразу вспомнились монгольские сотники из фильма Тарковского.
В комнате, завешанной коврами, за низеньким столиком сидел важный Магомедыч. Приветливо кивнул, встал, поздоровался за обе руки.
— Кстати, Исмаил-абый, тут эти белемле[111] до сих пор, поди, живут. Как от них, нет беспокойства?
— Да какое от них беспокойство, улым.[112] Люди хорошие, тихие. — Магомедыч немного помолчал, видимо, задумавшись — углубляться в тему, нет ли. Продолжил, однако: — …Сейчас им вообще хорошо стало, никому они не нужны, спокойно живут. Я по молодости, участковым ещё когда там работал, ездил к ним — выборы там, помнишь же, как в советский время, выборы все ходили? Не дай Бог. Ну, я им ящик возил, бумажки эти. Паспорт перепишу, за них там кого-то подчеркну, увезу. Им неприятно всё это было. Но они ничё, вид не подавали. И не просили, я сам всё делал, из уважений, они же как суфи.
— А как на них ваш хазрэт смотрит? Они ж Ислам не уважают. — легонько, как ему казалось, спровоцировал Ахмет, раскачивая собеседника. — ат-Тауба сказано же, что муслимлар обязаны сделать, чтоб все рядом, кто не приняли ханифа, или чтоб джизья платили, или воевать с ними.[113]
Магомедыч даже крякнул от такой глупости.
— Э, ерунду ты сказал. Знаешь, Ахметзян, я когда дома, на Кавказе ещё, жил — у нас в райцентр суфи жили. Ну, на них, что они — суфи,[114] табличк не был, мечет они ходили, ураза держали — но всё равно всё райцентр знал. Вот. К ним, точней, к их старшему, знаешь, какие люди приезжали? Не то что республикански начальство, Магомедов даже был, неважно этот, а самые главные мулло, имомлар,[115] понял? Советский время! Во дворе, перед воротм, ботинк, шапк сымали! Вот какие уважаемые люди был! — Магомедыч раскраснелся, даже привстал.
Помолчал. Покосился на Жирика, с наслаждением грызущего чакчак, на Ахмета.
— Ахметзян, а тебе зачем они? Только мне не рассказывай, что без интереса всё это спрашивал. — Магомедыч выперся на Ахмета сверлящим оперским взглядом.
— А разве ты не сам рассказывал? — для проформы поупирался Ахмет, не сдаваться же сразу. — Я чё, имена и факты тряс? Так, разговор просто зашел, нет? Ладно, ладно. Расколол. Есть маленькая проблемка.
Ахмет вкратце набросал расклад с маленькими базарами.
— Как думаешь, Исмаил-абый, помогут?
— Не знаю, улым, не буду врат. С ними заранее никогда ничё не знаешь. Вот я возил к ним иногда людей. В основном баб. То родить не может, то ещё чё, ну сам знаешь — у баб постоянно какие-то проблем. Ну, и мужиков тоже. И знаешь чё? Тебе вот кажется, что везешь человека с ба-а-альшым проблемам, а оказывается — тьфу. Или с мелочью, а они разворачивают. Или вообще — привез им как-то девку, маленькую совсем, и пропала девка, представь себе. И никакого шума, родители без претензий, никто слова не сказал. Прививки приезжали — не спрашивали, школа пора идти — тоже не спрашивали.
— А ты?