Разумеется, он хотел рассказать всё как есть о войне в Корее. Но писать о ней было нельзя. Что чувствовал писатель и боевой лётчик, обладающий уникальным материалом и не имеющий права сполна им распорядиться? Приходилось обходиться эзоповой методикой – традиция эта пошла ещё с «лётчика Ли Си Цына» в небе Китая. Трудно понять, что за страна изображается автором: Корея, Вьетнам, Китай? Порой Колесников пояснял: вещь, мол, «не имеет географически точного адресования, ибо представляет собой обобщение некоторых событий, происходивших в ряде стран в наши годы». Это, конечно, авторские финты, запутывание следов. «Ряд стран» – это Корея и приграничные китайские аэродромы. То, что происходило с Колесниковым и его товарищами «там вдали, за рекой», в книге происходит с пилотами неясной национальной принадлежности.

Второй после «Тайны Темир-Тепе» громко прозвучавшей книгой Колесникова стал роман «Небо», вышедший в Москве в 1965 году. Роман также во многом автобиографичен: Владивосток, Ташкент, лётное училище, герой, которому отец оставил только фамилию, воздушные бои – с деталями, кочующими у Колесникова из текста в текст… Книга достаточно смелая по советским временам: лётчики и по девушкам ходят, и пьянствуют. Под фамилией Гореев появляется Фадеев: «Лицо его было красиво не столько правильностью черт, сколько одухотворённостью, мужеством и благородством. Седины обычно мертвы. Снежно-белые волосы Гореева лежали пышной и живой волной. Когда Гореев рассмеялся рассыпчато и заливисто, у него засмеялась каждая чёрточка лица. Так хорошо смеются люди искренние, чистые». Упомянута в «Небе» и Корейская война. Более того, описана та самая атака двух американских пилотов на аэродром «Сухая Речка» в 1950 году (неприморский читатель, разумеется, не мог знать, что это за «Сухая Речка» и не выдумана ли она вообще). Именно после инцидента на «Сухой Речке» пилотов-реактивщиков, включая главного героя Витольда Лисецкого, отправляют на Дальний Восток, но корейский след запрятан глубоко между строк.

Почти все произведения Колесникова – это, по сути, одна книга о Ли Си Цыне на Корейской войне, но обычный читатель даже не знал, что наши там воевали. Тексты Колесникова – шифры, которые читатель просто не мог разгадать. В этом смысле куда прозрачнее были тексты диссидентов с очевидными фигами в кармане. А здесь Лисецкому дают Героя – и вот всё, что может сказать автор: «Трудное задание надо выполнить с честью, чтобы получить это звание в мирное время!» Или вот, здесь Колесников говорит уже о себе: «Испытал понемногу от всего, что, наверное, положено испытать лётчику моего поколения. Познал бой и ряд острых моментов уже в мирное время». А как это – «бой в мирное время»?

Пусть Колесников – писатель не первого ряда, но всё-таки он мог прозвучать сильнее, если бы не пресловутая секретность. Если бы мы знали, что, допустим, его «Долина мигов» – книга о наших соотечественниках в Корее, а не о какой-то войне хороших азиатов против плохих не то американцев, не то европейцев. В изображённых писателем бомбардировщиках Д-39 понимающий человек без труда узнает В-29. В истребителях «Зет-88» зашифрованы «сейбры»: похожи на «миги», но у хвоста другой угол и крылья не отогнуты вниз… Знающий поймёт, но таких знающих – исчезающее меньшинство. Северный Рикон, Южный Рикон – это Север и Юг Кореи. Русские возникают где-то на периферии, за кадром, два пишем, три в уме; скажем, какой-нибудь азиатский лётчик вдруг обронит: «Тех, кто дал “миги”, помните». Модель «мигов» при этом не уточняется: если сказать, что речь именно о «пятнадцатых», получится слишком прозрачный намёк на Корею. Или вот: из радиоприёмника Марк Бернес поёт песню «Воспоминание об эскадрилье “Нормандия – Неман”». Известно, что 18-й гвардейский истребительный авиаполк «Нормандия – Неман» в 1950 году был переброшен из-под Москвы в Приморье, в 1951–1952 годах принимал участие в Корейской войне. Не на это ли намекает Колесников? Он рассыпает по тексту детали-подсказки. Вот лётчица Лана переучивается с Ла-9 на «миг» – чёткое указание на Корейскую войну: на начальном её этапе действительно применялись поршневые истребители, быстро выбитые пилотами ООН. Или вот: война зашла в тупик, «мадам А» – атомная бомба – Запад не спасёт, «ибо есть она и у русских». Это опять же чёткое указание на время – рубеж 1940-х и 1950-х. «Если по протяжённости фронта и охвату территорий эта война была маленькой, то по насыщенности людскими массами, оружием, качеству этого оружия она не уступала большим войнам… В воздухе это была война реактивных самолётов…» – пишет Колесников, и специалист с ходу определит: это – о Корее. Но имена пилотам «мигов» Колесников даёт не китайские или корейские, а скорее вьетнамские или индусские: Бангу Чар, Раби Синг – снова маскировка, снова камуфляж. Река Ялу в «Долине мигов» названа Лу. Зато в деталях автор точен – личный опыт не спрячешь и не подделаешь. Пороховая копоть, прихватившая «миг» от носа до хвоста после стрельбы из трёх его пушек, пластмассовая бомба с насекомыми – биологическое оружие доктора Сиро Исии, домики, сооружённые из самолётных ящиков… Последствия применения напалма: «Джонни прошёл через пепелище и не нашёл не только следов жизни, но и следов смерти».

«Долина мигов» очень кинематографична – может быть, в том числе и потому, что не блестяща с литературной точки зрения (средняя проза чаще становится основой для киношедевра, чем выдающаяся – слишком многое теряется при конвертации большой литературы в кинематографию). Но фильма по ней не сняли – и сколько же их таких, не отражённых большой литературой и большим кино войн! Широкий читатель знает об Отечественной войне 1812 года прежде всего из «Войны и мира», а не из монографий, круг читателей которых дико узок. События, не отражённого художественной литературой, как бы не существует совсем. Оборона Камчатки от англичан и французов в 1854 году, взятие Пекина армией генерала Линевича в 1900-м, афганские походы РККА, конфликт на КВЖД 1929 года… Своих «Севастопольских рассказов» или «В окопах Сталинграда» об этом не появилось, и события оказались отодвинуты на периферию, о них знают лишь специалисты. Мы не слышали о наших асах Корейской войны. Не знали, чем занимались наши военные в Африке и Латинской Америке. Не читали о том, как пенсионер-пограничник Карацупа налаживал охрану рубежей Вьетнама и учил вьетнамцев джигитовке, а пилот Нгуен Ван Кок (11 побед на истребителе МиГ-21ПФ, включая два сбитых беспилотника) учился летать в СССР…

В нашей литературе Корейская война самым краешком появляется у Рувима Фраермана и Романа Кима, но сами они в ней, понятно, не участвовали. Что-то переводилось на русский: повесть китайских авторов Юань Цзиня и Кун Цзюэ «Спаянные на жизнь и смерть» (Воениздат, 1954), роман Фэн Ханя «Восточный фронт» (Воениздат, 1959), сборник рассказов северокорейских авторов «На переправе» (Воениздат, 1960). В издательской аннотации к сборнику сказано: «В одних рассказах описаны реальные факты и приводятся подлинные имена, в других – образы патриотов выведены под вымышленными именами, но всё, о чём говорится в сборнике, отражает реальную жизнь, действительные события 1950–1953 годов». Как говорится, знающий поймёт. О подвигах китайских добровольцев говорить было можно, подвиги советских замалчивались.

Единственный советский участник Корейской войны, написавший о ней художественные книги, – Лев Колесников. Они, к сожалению, не прозвучали должным образом. Снаряды ушли в небо и разорвались где-то далеко.

Не писать Колесников не мог. Его исповедь замаскирована под непритязательную беллетристику, боевик на антиимпериалистическую тему. На самом деле это были закамуфлированные, как «миг», мемуары, сдавленный крик души. В «Прощании славянки» он снова пересказывает собственный армейский и небесный опыт, выведя себя под фамилией Скворцов. Переучивание на реактивные машины, намёк на Корею: в часть приезжает генерал и говорит, что подбирает пилотов для «работы в особо сложных условиях», едут только добровольцы, аэродромы – полевые, срок – год. Лев описывает бои, происходящие непонятно где, над какой-то границей. Снова изображает ведущего пары Валико Берелидзе, только в прицелах – не «сейбры», а «мессершмитты»…

В аннотации к роману «Акция устрашения» говорится: действие происходит «в одном из государств Юго-Восточной Азии, народ которого ведёт борьбу с реакционным марионеточным режимом, поддерживаемым империалистическими кругами США». Здесь снова «миги» – неясно, какой именно марки, снова лётчики с азиатскими именами, противостоящие лётчикам с англосаксонскими… Судя по ряду деталей – командира полка зовут Нгуен, у лётчиков имеются противоперегрузочные костюмы, самолёты вооружены управляемыми ракетами, в России уже запускают спутники, страна, в которой идёт война, вытянута вдоль кромки длинного полуострова, по джунглям на боевых вертолётах носятся «зелёные береты», – здесь описана Вьетнамская война. Но в кочующих из книги в книгу деталях – воюющий у противника «чёрный капеллан», нюансы пилотажа и катапультирования – угадывается личный корейский опыт Колесникова, который он вынужден передавать выдуманным лётчикам Вану и Миню, потомкам Ли Си Цына.

Художественные произведения такой камуфляж допускали, но у Колесникова горела душа назвать всё и всех своими именами. Лётчики Великой Отечественной печатали воспоминания тоннами. Писали об Испании, о Монголии, Маньчжурии, а нам – молчать? Не иметь права сказать, за что получен боевой орден?

Самиздат и тамиздат, спасавшие диссидентов, были для Колесникова, правоверного советского человека и офицера, равно невозможны и неприемлемы. Оставалось одно – ждать и писать в стол.

Фадеев в последние годы жизни хотел писать, но не мог. Колесников мог, но не имел возможности отдать текст в печать. Фадеев застрелился, Колесников не дожил всего нескольких лет до возможности любых публикаций и тех же нескольких лет – до крушения страны, которой служил.

К рубежу 1980-х и 1990-х печатать разрешили всё – от чернухи до порнухи. Всё стало можно, но всё стало не нужно. А Колесникова уже не было на этом свете.

Ещё в 1970 году он закончил автобиографическую документальную повесть «Голубая, очень голубая, удивительно голубая река». В конце указано: «Приморье – Волгоград. 1954–1970 годы». В столе эта рукопись пролежала несколько десятилетий. Точнее, не в столе, а на антресоли волгоградской квартиры Колесникова.

В 2009 году она увидела свет в волгоградском ГУ «Издатель». В 2013 году была переиздана в сборнике «Под крылом – Ялуцзян. 224-й ИАП в Корейской войне», который выпустил в Москве фонд «Русские витязи». Первая половина – колесниковская «Голубая река», вторая – история боевых действий 224-го полка, изложенная исследователями воздушной войны в Корее Сергеем Вахрушевым и Игорем Сейдовым. Книга вышла небольшим тиражом, едва ли кто-то, кроме фанатов авиации, её прочёл и заметил. Издание, собственно, и рассчитано на любителей военной истории – не на широкого читателя. Попросту говоря, книгу эту почти никто не читал. Рукописи, может, и не горят, но они должны не только издаваться, но и читаться. Сам я о существовании этой книги узнал случайно, только потому, что, изучая переписку Фадеева, заинтересовался: что же это за Лев Колесников такой. Заказал книгу через сайт букинистов.

«Река» – главная вещь Колесникова, выстраданная: о себе, из себя, через себя. Её можно определить как «художественные мемуары» или «документальную прозу». Давно опубликованы воспоминания асов той войны Пепеляева и Крамаренко, вышли многочисленные интервью, исторические исследования… Но если Крамаренко и Пепеляев описывают бои 1951-го, когда американцы теряли господство в небе, а наши били «суперкрепости» одну за другой, то у Колесникова изображён последний год Корейской войны, когда приходилось противостоять модернизированным «сейбрам», пилоты которых отточили мастерство в боях с теми же Крамаренко и Сутягиным.

Сличая «Долину мигов» с «Голубой рекой», понимаешь: материал – один и тот же, некоторые отрывки идентичны до слова. Колесников не мог говорить о своей Корее открыто, но не мог и молчать. Писал в стол, а для публикации сделал на том же материале проходную «Долину мигов». В «Реке» находим множество деталей из «Долины»: вражеская пуля, застрявшая в кобуре, обезьяна Тарзан, жившая с лётчиками на аэродроме (однажды Тарзан, пробравшись на КП, нажал кнопку и дал команду на взлёт, после чего был сослан в санаторий «Улумбей»), тонкости реактивного боя…

Писатель Лев Колесников остался знаменитостью волгоградского масштаба. Даже в родном Приморье его не знают. Книги его давно не переиздают. Место русского Экзюпери по-прежнему вакантно.

Алкоголики бывают пьющие и непьющие.

Писатели бывают пишущие и непишущие.