— Это африканское досье? — наконец спросил министр.
Макс кивнул.
— Я так и думал, — Тукай криво усмехнулся, — больше ничего не могло и быть. Этот материал не должен быть опубликован. Уясните себе это прямо сейчас. Потом будет поздно. Сейчас у нас с Фроловым идет предвыборная борьба. Если пойдет в ход этот материал, это будет уже война. И вы в ней будете первой жертвой.
Макс понимал, что угроза, озвученная Тукаем, вовсе не иносказательный оборот речи, и что он, словно выскочившая вперед пешка, будет мгновенно сметен с поля ответным ходом противника.
— Но вы же понимаете, если я откажусь сегодня, завтра это сделает кто-то другой. В конце концов, это может сделать сам Шлеменко и даже сам Фролов.
— Шлеменко не сделает, — неожиданно усмехнулся министр, — с ним связались, и он уже понял, что влез туда, куда ему соваться не стоило. Вы должны уничтожить материал. На все вам сутки. Запомните, Максим, — Тукай впервые назвал Подгорного по имени, — эту войну вы не переживете. Вы же знаете, как легко люди умирают?
— Я знаю, — Макс почувствовал нарастающую злобу, — я могу идти?
— Идите. — Тукай отвернулся и больше на Подгорного не смотрел.
Как только Макс открыл дверь лимузина, помощник министра наклонился ему навстречу, уточнил у Тукая: «Отпускать?» — и, услышав короткое: «Да», махнул рукой лейтенанту. Тот все так же неторопливо подошел к «мерседесу» и вернул водителю все три комплекта документов.
Когда Макс вернулся в свою машину, уже давно работавший у него Андрей осмелился задать вопрос:
— Чего хотели-то, шеф?
— Познакомиться, — хмуро буркнул Подгорный, распихивая по карманам все вынутое перед разговором с Тукаем, — поехали, пока они еще чего не захотели.
— Ох, Максим Сергеевич, эти ведь, если захотят, завсегда догонят, — вздохнул Андрей и включил поворотник. Машина плавно влилась в начинающий редеть поток транспорта.
Оказавшись наконец дома, Подгорный быстрым шагом прошел на кухню и извлек из барного шкафа бутылку виски. Выпить ему хотелось еще по дороге домой, и он еле сдержался, чтобы не приказать водителю заехать в первый попавшийся супермаркет.
Плеснув в бокал изрядное количество виски, Макс сделал большой глоток и, сморщившись, зажмурился. Потом с шумом выдохнул воздух. Разговор с Тукаем настолько выбил его из колеи, что он даже забыл заказать себе на дом доставку еды, что делал почти каждый вечер. Конечно, можно было позвонить в располагавшийся прямо на въезде в поселок ресторан, но тогда ждать пришлось бы не меньше часа. Макс открыл дверцу холодильника и, грустно вздохнув, закрыл ее снова. Попытка заглянуть в морозильную камеру оказалась более успешна.
Уже через пятнадцать минут Подгорный, предварительно включив подсветку в саду, с комфортом расположился на террасе своего дома. Бокал с виски приятно холодил руку раздобытыми в морозильнике кубиками льда. В другой руке Макс задумчиво крутил телефон. Еще утром он был категорически настроен на то, что не будет публиковать имеющийся у него компромат на Тукая, однако последовавший затем неприятный разговор с министром обороны пробудил в Максе его и без того не крепко спящий дух противоречия. «Вы же знаете, как легко люди умирают?» Да, после того, как отец Макса был застрелен у него на глазах, после того, как погибла Наташа, Подгорный знал, как легко умирают люди. Слишком хорошо знал. Но отчего-то это знание сейчас совсем его не страшило. Конечно, может быть, дело в виски, и завтра он пожалеет о своем решении. Макс пожал плечами, словно не мог ответить самому себе. Еще один глоток виски помог принять решение. Макс набрал номер Фролова.
— Сейчас мы Петра Михайловича удивим, — Макс даже встал в предвкушении приятного разговора, — сейчас Петра Михайловича обрадуем.
Однако Петр Михайлович трубку не взял. Макс, чертыхнувшись, отправил повторный вызов, но Фролов опять не ответил. Подгорный раздраженно бросил телефон на стол и услышал негромкий голос:
— Максим, здравствуйте!
Макс повернулся на голос, доносящийся откуда-то со стороны невысокого ограждения, отделяющего его участок от участка Локтионова.