— Но поверьте, братец, что пороки отнюдь не мешают ему привлекать симпатии. У него есть ум…

— Ум того сорта, какой порой легко уживается со злым сердцем. Не знаю, мне говорили о нем только как о развращенном искателе приключений и человеке без чести и совести…

— Осторожней, он идет сюда.

И действительно, к ним, тщательно напомаженный и напудренный, уже приближался Констан д’Обинье. Завидев Пьера, он с какой-то наигранной радостью воскликнул:

— Ба, Водрок! Чертовски рад видеть! Жаль, вас не было здесь вчера вечером. Видели бы вы, как зазывно улыбалась мне вчера фортуна! Так что придется мне теперь, дружочек, немного побаловать своих милых крошек…

— Но ведь, говорят, вы уже помолвлены, не так ли?

Д’Обинье разразился смехом, который показался Жаку невыносимо резким.

— Что правда, то правда, — согласился он. — Разговоров о моей помолвке хоть отбавляй, только и говорят, что о союзе между моей фамилией и семейством достопочтенного господина де Лалана, поручика при герцоге Эпернонском. Что и говорить, брак между мессиром Констаном д’Обинье и девицей Жанной де Кардийяк мог бы стать вполне достойным узелком в этих узах, да только, похоже, родители девицы полагают, будто невеста еще чересчур молода годами. Что поделаешь, должно быть, у нас с ними разные понятия…

Жаку было известно, что говорили об этом предполагаемом браке. Обинье было сорок два года, Жанне де Кардийяк же минуло двадцать семь, и молва утверждала, будто замужество столь же необходимо для репутации девушки, сколь и нежелательно для ее семейства…

Пьер тем временем обернулся к старшему брату:

— Позвольте представить вам, Обиньи, — мой брат Жак Диэль Дюпарке…

— Много слышал о вас, — тут же откликнулся Констан. — Говорят, ваш дядюшка весьма доволен вашими успехами. Похоже, это благодаря вашим стараниям удалось построить единственный бриг, сошедший в нынешнем году со стапелей Франции…

— Мои заслуги здесь сильно преувеличены, — спокойно возразил Жак. — Я всего лишь выполнил дядюшкино поручение… Во всем остальном я не сделал ничего, что было бы достойно похвал…

Он с минуту помолчал, и д’Обинье заметил, что лицо Жака вдруг приобрело какое-то странное выражение.

— Впрочем, — добавил Дюпарке, — искренне сожалею, что так получилось. Мне всего раз случилось оказаться в Дьепе, именно по делу о строительстве этого судна… И я весьма охотно побывал бы там вновь…

Обинье фамильярно обнял братьев за плечи и повлек их за собой к дверям заведения.

— Догадываюсь, Дюпарке, — расхохотался он, — что вам пришлось оставить там какую-нибудь красотку. Угадал, не так ли?.. Когда вам станет столько же лет, сколько мне, вы так устанете от чужих жен, что и вам тоже придет охота завести свою собственную, которая принадлежала бы только вам и больше никому… Во всяком случае, вы захотите в это поверить, хотя, может, на самом деле она будет спать с каждым встречным. В отношении женщин, сами знаете, ни за что нельзя поручиться!..

Жак ничего не ответил. Пьер распахнул дверь, и все трое вошли в особняк. Их встретило веселое позвякиванье бросаемых на столы экю и пистолей. Игроков собралось уже предостаточно. Они толпились вокруг обтянутых сукном столов, где одна только масть карты решала судьбу целых состояний.

— Вист или ландскнехт? — справился Констан д’Обинье. — Ну что, Водрок, сыграете нынче со мной?

— Я бы с удовольствием, да должен непременно отыграться с виконтом де Тюрло. Я уже обещал… Весьма сожалею.