Мама ахнула и свирепо уставилась на папу.

Папа попеременно потирал то лоб, то плечо. Молчал как партизан. Да и что тут скажешь, когда наворотил столько делов?

– Вроде взрослый, серьезный человек! Врач! А туда же! – вздохнула мама.

– Куда это туда же? – мигом откликнулись мы.

– Сами знаете куда! Стойте, где стоите, пока я осколки собираю. Не хватало только, чтобы вы порезались.

Какое-то время, затаив дыхание, мы наблюдали, как она подметает пол. Папа, поджав ноги, сидел боком в кресле и шелестел смятыми страницами. При этом делал такое лицо, будто ищет жизненно важную информацию. Будто весь этот красивый полет был не случайным стечением обстоятельств, а хитро продуманным ходом. Чтобы ввинтиться головой именно в ту часть книжной стопки, где эта жизненно важная информация коварным образом от него скрывалась.

Мама намела два совка хрустальных осколков, демонстративно ходила мимо, скорбно вздыхала.

– Ты эту вазу не очень и любила! – пробубнил папа.

– Ты бы лучше извинился, а не искал оправданий своему дурацкому поступку! – встала руки в боки мама.

– Женщина, можно подумать, я специально это сделал!

– Думаешь, это как-то оправдывает тебя?

– У-у-у, носовой волос[8].

– От носового волоса слышу!

– Тетьнадь, – Манька опасливо ступила на паркетный пол, – можно уже тут ходить, да?

– Можно.

– Я чего думаю. Помните, мой папа тоже падал? Ну, когда дверцу кухонного шкафчика чинил. Оторвал шкафчик и всю посуду переколотил.

– Разве такое забудешь? – покачала головой мама.

– Да вообще не забудешь! Так вот. Думаю, Дядьюра заразился у него безалаберностью. И теперь они оба безалаберные.

– Спасибо, деточка, ты умеешь утешить, как никто другой, – отозвался папа.

– Пожалуйста! – зарделась Манька.