Теперь второе. Про то, что все трофеи собрать нужно, тебе напоминать, я уверен, не надо. Но помимо этого ты, Павел Егорович, вот что сделай – возьми из числа бывших пленных десяток бойцов покрепче, и аккуратно смотайте со столбов всю колючку, она нам совсем скоро пригодится. Инструмент, какой найдете, тоже соберите. Для вывоза всего этого добра и своих помощников оставь здесь один грузовик, в него же и трофеи погрузите, а потом на нем пленных догоните. Сам же быстренько пройдись по тутошнему производству и посмотри, какие пиломатериалы есть в наличии и что еще полезного. Особо обрати внимание на бревна и крупный деревянный брус – это нам тоже скоро понадобится. Если вопросов нет, приступай, а я пойду с освобожденными пленными пообщаюсь…
Что такое неорганизованная толпа, да еще влекомая жаждой жизни и свободы и способная на пути к этому смести любые преграды, кроме разве что пулеметов вдалеке, Сергей еще в прошлой жизни знал не понаслышке. И как эта толпа, только что бывшая вполне мирным скоплением людей, может в мгновение ока, дай только повод, превратиться в скопище неуправляемых диких животных, абсолютно не воспринимающих уже ни просьбы, ни команды, тоже наблюдал воочию, причем неоднократно. Поэтому пленных освобождали нетрадиционно – то есть не так, как это обычно делалось в эту войну: открыли ворота, и неуправляемая толпа ломанулась наружу, устраивая давку и по пути затаптывая наиболее слабых и невезучих.
Сначала жаждущим освобождения пленным предложили отойти от забора с воротами на десять шагов назад. Потом из массы пленных выкликнули к воротам командный и начальствующий состав, в том числе младший. Вышедшим из толпы командирам разных уровней было предложено разделить толпу на группы численностью от полутора до двух сотен человек (примерная численность предвоенной стрелковой роты) и только потом выводить эти отдельные группы за лагерный периметр поочередно, где выстраивать в колонну. Далее уже не толпа, а организованная колонна бывших пленных проследует к месту временной стоянки в ближайший сосновый лес, километрах примерно в четырех-пяти от лагеря. Там всех ждут кормежка, медицинский осмотр и первичные беседы с представителями особого отдела, а что будет далее – им доведут потом.
Кому не хватит командиров – выбирать старших из рядового состава и делиться на полусотни (численность предвоенного взвода РККА) самостоятельно, далее следовать в колонне также повзводно. Сергей, используя удобный повод, заодно решил сразу выделить из массы пленных неформальных лидеров, чтобы потом присмотреться к ним повнимательнее и, возможно, примерить на командные должности.
Раненых и больных, не способных самостоятельно передвигаться либо осилить марш на своих ногах, будут вывозить на специально прибывших для этого грузовиках. Если у кого-то прямо сейчас имеется важная для советского командования информация, сразу при выходе за периметр лагерного ограждения следовало подойти и сообщить ее стоящему недалеко товарищу старшему политруку. Трофимов, по просьбе Сергея, выделил для этой цели одного из своих помощников.
Сергей, закончив свою короткую речь, сначала немного понаблюдал за процессом превращения неупорядоченной толпы в упорядоченную структуру, а потом, оставив за старшего возле лагерных ворот младшего лейтенанта Петрова, сам направился к штабному бронетранспортеру, где его уже ждал бригадный комиссар. Но дойти не успел.
– У меня имеется важная для советского командования информация, товарищ лейтенант, – недавно освобожденная девушка-медик, о которой в суматохе возни с пленными все как-то подзабыли, остановилась перед Сергеем в напряженной позе, теребя в руках свою медицинскую сумку. – Или, после того как я в плену и у немцев в казарме побывала, вы для меня уже не товарищ лейтенант, а гражданин начальник?
«Вот ведь, нарывается, зараза», – окинув взглядом девушку, снова невольно залюбовался Сергей. Чувствует, чувствует за собой давящий позор плена, даром что и невольного, вот и хочет разом все концы оборвать, прозондировать свое нынешнее положение и свой социальный статус среди нас теперь. И ведь хочется девчонке помочь, а это легко сделать, если вместо отправки ее в наш тыл, а там сразу в особый отдел, оставить ее при отряде. Оно, конечно, женщине на войне если и место, то только в глубоком тылу, но тут ситуация особая, как говорится, чего уж теперь конюшню запирать, если всех лошадей уже украли. Да и девушке с клеймом «сдавшейся врагу» – а иные варианты ретивые особисты поначалу даже рассматривать не будут – столько еще горя хлебать предстоит, мама дорогая. А тут она на нашу территорию вернется уже не бывшей пленной, а героическим медиком отдельного отряда особого назначения… И тогда все вроде хорошо вырисовывается, да только в отряде комсостав – не я один, а остальные такие вот ее выкаблучивания могут и неправильно понять… то есть в дефинициях статьи 58-й местного УК… и полетит она тогда ясным соколом прямо на Колыму… А значит, если уж девчонку оставлять, без разъяснительной работы не обойтись… Эх, как ни жаль девчонку лишний раз кошмарить, после пережитого-то, чай натерпелась, но придется… Для ее же пользы.
Сергей аккуратно взял девушку под локоток, отводя чуть в сторону от остальных, с улыбкой наклонился к ее уху, словно желая сказать какую-нибудь веселую шутку, но сказал совершенно серьезно.
– Ты, птица вольная, горлица степная, как я посмотрю, целый букет достоинств имеешь. Красивая, смелая, в плену не сломалась. С чувством юмора у тебя, опять же, все в порядке. Уважаю. Но старшим по званию и должности ты все же понапрасну не хами и язычок свой острый попридержи, а то может тебе через эти твои выкрутасы получиться большая вава. Я-то ладно, на первый раз тебе дерзость твою спущу, за красоту и за уважение к стойкости твоей. Все понимаю – плен, унижения, страх перед будущим, желание поскорее прояснить свою участь. И даже облегчить эту участь могу помочь: вместо отправки в наш тыл, в жернова особых отделов, могу тебя при нашем отряде оставить, а потом, после героических боев и походов, про твой плен никто и не вспомнит. Но ты крепко-накрепко запомни себе на будущее, что длинный и несдержанный язык – он ведь не только до Киева, он и до лагеря довести может. И если ты вот так же нарвешься со своим язвительным языком на товарища бригадного комиссара или, не дай бог, на его помощников-особистов, что гораздо хуже, – вот они совершенно точно не спустят, и будут тебе тогда многие печали. Вместо того чтобы искупать позор случайного плена дальнейшей героической службой во славу Родины, полетишь ты, голуба, израненной птицей на Севера, и там снова в лагерь, только уже не немецкий, а дальнейшая жизнь окончательно под откос пойдет… Поняла ли ты меня правильно, красавица писаная, или мне уже сразу начинать грустить о нашей столь короткой встрече?
– Поняла, товарищ лейтенант, все поняла, – побледневшая девушка твердо кивнула. – Извините, больше не повторится. И… спасибо, что меня с собой берете.
– Ну, вот и хорошо, вот и ладушки… Тогда представься, как положено, а затем объясни, откуда ты и как здесь очутилась.
– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – вытянулась девушка в струнку. – Санинструктор Марина Ерофеева, последнее место службы – операционная сестра в хирургическом отделении 63-го медико-санитарного батальона 27-й стрелковой дивизии. Наш медсанбат был размещен в Суховоле, там же располагался штаб и прочие тыловые службы дивизии. При отступлении частей дивизии мы отойти не успели – раненых очень много, а вывозить их не на чем было, так под немцами и оказались. Да и не только мы – много чего немцы в Суховоле захватили, а медсанбат… Наших раненых фашисты просто добили, мужской медперсонал частично для лечения своих оставили, а женщин… С женщинами по-разному сложилось – меня вот, за «непокорность и излишнюю гордость, непозволительную для женщины низшей славянской расы», как выразился их немецкий начальник, сюда сослали…
– Ладно, об этом потом, – прервал Марину Сергей, не желая сейчас зазря бередить ее душевные раны. – Что важного сказать-то хотела?
– Видите ли, товарищ лейтенант, – зачастила девушка, – среди пленных есть раненый старший лейтенант, Кузнецов его фамилия. Так вот, у него осколок в ноге застрял, воспаление пошло, и его срочно оперировать нужно, осколок достать, а иначе гангрена и летальный исход.
– Знаю, видел я уже этого старшего лейтенанта и даже разговаривал с ним. Достойный воин, жалко его потерять будет, так что при первой же возможности постараюсь что-нибудь придумать. У тебя все?
– Нет, товарищ лейтенант, есть еще одно важное дело. Вчера, под вечер уже, немцы в наш лагерь откуда-то моряка привезли, он и так уже избит сильно был, а когда эти звери его, связанного, из кузова грузовика на землю сбросили, как мешок с картошкой, он им что-то по-немецки крикнул, и тут они как взбесились – бросились всей толпой его ногами пинать. Только чудом до смерти не забили, сволочи, но внутренности ему они наверняка отбили. А потом, чтобы ни я и никто другой моряку помощь оказать не смог, немцы его на ночь отдельно заперли, вон в тот сарай, что рядом с их казармой стоит. Не знаю, может, уже и умер он там, но если еще жив – мне его срочно осмотреть нужно, и, скорее всего, тоже в госпиталь отправлять придется.
– Моряк? А он-то здесь какими судьбами? Ну-ка, красавица, пошли, посмотрим вместе на этого моряка.
Направившись вместе с Мариной к сараю, Сергей продолжал бормотать себе под нос:
– Моряк… откуда здесь моряк с печки бряк, здесь же ни моря, ни даже большого озера нет… Может, морпех… Так и ему здесь взяться неоткуда… – А потом, через несколько шагов, сбился с ноги от внезапного озарения и даже стукнул себя ладонью по лбу. – Блин, моряк! Вот же я олень! Пинская военная флотилия!