Непорядок. Тем более что поработавшее уже несколько часов тело аж распирает от физических сил. Ну-ка, поднажму немного.

Что за незадача, почему-то показания глубиномера уменьшаются. Ах да, у меня же отрицательная плавучесть и рули глубины тащат лодку наверх тем шибче, чем пуще ход. Нехорошо. Тихонько продуваю цистерны. Чуть-чуть поддаю и принимаюсь оценивать, куда меня тянет. Вот, сбалансировался в плюс. Если замедляюсь, начинаю медленно всплывать.

Зачем же медленно? Кто запретит мне и как следует сманеврировать и проткнуть носом зыбкую пленку границы сред? Я ведь так никогда не делал. Интересно же, что получится!

Поддаю педалями уже от души, спокойно дожидаюсь момента, когда достигнута скорость в пять километров в час, и увеличиваю наклон передних рулей высоты. Или глубины. Главное, что нос задрался. Удерживаю дифферент на корму пятнадцать градусов и наблюдаю, как палуба перед стеклом рубки протыкает зыбкую завесу мнимого потолка. А вот и серое небо. Нос начинает клониться вниз, а корму чуть приподнимает.

Плавное выравнивание переходит в кивок, который я тут же одобряю поворотом передних рулей глубины вниз. Ныряю с дифферентом вперед, почуяв буквально на пару секунд или мгновений, как легко прокрутились в воздухе винты. Хорошо-то как! Это же ныряльщик мой, словно рыба, делающая вдох, появился на поверхности, и… «Я из лесу вышел, и снова зашел», – вспомнилось знакомое стихотворение. Как чудо-юдо рыба-кит.

Дифферент на нос устраняю теми же самыми рулями, и через горизонталь снова приподнимаю нос – повторяю короткое выныривание со следующим сразу за ним нырком. Отлично. Так значительно веселее и наверняка существенно сокращается время на дорогу. Ну-ка, еще разок! И еще. Красота! Жалко, что настоящих крыльев к своему созданию я так и не озаботился приделать, а то бы можно было накренить кораблик на повороте наподобие самолета в вираже. Скучно ведь маневрировать всегда блинчиком. А еще бы я бочку крутнул.

Следующее воспоминание – я проснулся в своей каюте. Жуткое похмелье, для меня, в общем-то, нехарактерное. Не оттого, что я в хмельном деле так уж могуч, а просто отрубаюсь всегда задолго до того, как вберу в себя дозу, от которой утром ломит виски. Так что сушняк и небольшая неуверенность в движениях утром после пьянки – это, пожалуй, и весь набор болезненных симптомов, которыми мой организм страдает с бодуна. Но такого состояния, что сейчас навалилось на меня, не помню с молодости – я тогда быстрее заливал за воротник и частенько успевал нажраться до беспамятства раньше, чем падал с ног.

– Рассольчику вот, дядя Петь, – Сашка Клемин подает мне чашку.

Божественно. Что-то внутри словно оседает. Сижу и прислушиваюсь к собственному телу. Голова болит по-прежнему сильно, но не на разрыв, а чуточку ровнее. А вот и подушка. Вытягиваюсь на животе и замираю. Мне все еще плохо, но уже не так беспробудно, как несколько минут назад. На этой мажорной ноте и смыкаю глаза.

Самочувствие у меня все еще неважное, но это только вялость в мышцах и головокружение, то есть – жить и бороться можно. С кем бороться? И для чего жить? Потом разберусь. Когда окончательно приду в себя. А сейчас в капитанской каюте в присутствии господ офицеров я тщательно собираю в кучку свои собственные мысли, чтобы не ляпнуть не подумав какую-нибудь глупость.

– Как же вы, батенька, умудрились так набраться? Просто уму непостижимо, куда могли вы упрятать сосуд с вином? Там же у вас теснота невообразимая! – Макаров выглядит раздраженным и встревоженным одновременно.

– Клянусь, Степан Осипович! Даже пробку не нюхал. Не путал меня бес, ей-ей.

– Может быть, от кислорода опьянели, – это единственный мичман на весь наш почитай чисто лейтенантский корабельный офицериат – Подъяпольский. Он уже не юноша, ему также под тридцать, как и остальным, и, говорят, раньше он тоже был лейтенантом.

– Никак нет, Иван Иванович. Воздух у меня во всех баллонах. Тот самый, которым мы дышим. Чистого кислороду мне неоткуда взять.

– И что же, что воздух?! В кессонах вон тоже воздух, а только люди, что им дышат под давлением – хмелеют.

– Надо же! Вот не знал. Да только откуда же на моей подводной лодке взяться повышенному давлению? Она же у меня герметичная!

– А куда вы, милостивый государь, воздух после выдоха деваете? – Макаров ехидно щурится.

– За борт через клапан выпускаю.

– Насосом выкачиваете?

– Сам уходит, – я бью себя по голове, и отошедший куда-то ненадолго бодун – тут как тут. Начинает ломить виски, и я замираю от настигшей меня боли.