Как вы уже поняли, юнкер – это ваш покорный слуга. Так нынче называют флотских вольнонаемных… пардон, вольноопределяющихся. Ну для занятия офицерской должности оснований у меня нет, а возраст давно непризывной. Но и находиться в этих местах, не нося формы военнослужащего, крайне неудобно. Я ведь ясно сказал Макарову, что категорически намерен воевать, вот он и похлопотал, чтобы все оформили соответственно.

Как я сюда попал? А как только лег снег, прибыла за мной группа товарищей, под руководством как раз мичмана Снегирева. Письмо от Степана Осиповича привезли и забрали меня вместе с лодкой и всеми причиндалами к самому Черному морю. Товарищи, как вы понимаете, были нижними чинами. Причем не юноши, а люди с понятием. Уж больно складно все у них получалось. Пока я выправлял у Ильи Николаевича бумагу, характеризовавшую меня с положительной стороны как добросовестного и прилежного учителя математики, они, считай, все упаковали.

В последний вечер в трактире впервые прозвучали «Триста лет кукушечка», «На маленьком плоту», и Варвара оторвалась: «Сильная, смелая, как лебедь белая, я становлюсь на крыло». Тут мичман и погиб. Видел я, как затрясло сердешного. А как к ногам падал – это без меня было. Но уверен, что без этого не обошлось. За завтраком молодые люди поглядывали друг на друга с выражением. С каким? Будто не знаете?! Они сейчас состоят в переписке. Ну да не о юных голубках речь. Завтра у меня непростой день, а динамит мне как-то сразу на вид не понравился. Маслянистый, сверху. В мемуарах же Старинова припоминается случай разминирования какого-то моста, когда при осмотре давно заложенного заряда автору книги не показался внешний вид взрывчатки. Она слезилась.

Почему-то опытные подрывники из-за этого побоялись к ней прикасаться и сначала облили щелоком, да не как-нибудь, а осторожно цедя его через солому. Ну, а когда отмыли, тогда и вытащили уже безбоязненно.

Вот и я, откинув крышку, заопасался. Лежалый, что ли, этот динамит? И мыть его боязно – вдруг он после этого совсем не станет взрываться? Он же мне ужасно нужен! И что делать? Решил рискнуть, но попросил оцепить район, где собирался трудиться, пока не закончу. Торпеду мою и затащили прямо в сарай, где хранятся взрывчатые вещества. Чтобы хоть как-то унять маслянистость, я присыпал ее пудрой – отыскался на складах запасец. Уж не с тех ли времен лежит, когда парики по уставу пудрили?

Хотя Макаров, потерев порошок между пальцами, буркнул:

– Магнезия. Дельно.

Вот и припудривал шашки, доставал осторожненько, словно при игре в бирюльки, да укладывал в боевое отделение. Вроде пронесло. Крышки-то отсеков торпеды у меня теперь не гвоздями заколачиваются, а крепятся на болтах, хоть и сквозь дерево, зато через каучуковые прокладки и с широкими шайбами.

Ну вот, можно приступать к следующим процедурам.

Романа Евгеньевича вместе с этим чуть не уделавшимся Нуриным я отослал безапелляционно:

– Господа офицеры, извольте удалиться на кабельтов. Вам еще турка бить, а уж мы тут покряхтим по-стариковски.

Снаряженную торпеду следовало донести до воды, спустить и обнулить ей плавучесть. Это с полутора сотнями килограммами динамита, при собственном весе около полутонны. Откуда столько, спросите? Так семь сантиметров деревянных стенок никуда не денешь. Потом еще балласту придется добавить до достижения нужного результата. Да знаю я, что неказисто это все, зато оно есть и работает. Так что можете насмехаться над старым чудаком. До завтра.

Почему я так уверенно про турка заявил? Так нет вокруг меня дураков. Русский флот, почитай, с осени готовится воевать тут на Черном море. Корабли у какого-то богатого купца по имени Ропит отобрали и вооружают пушками, а еще множество кораблей да катеров куда-то погнали. Бают – на Дунай. Я тоже без дела не сижу, так что нет у меня времени разбираться в политиках разных и стратегиях. Мое дело подготовиться к утоплению супостата, тем более что Макаров обещался взять нас с маленьким ныряльщиком к себе на «Великого князя Константина». Это тоже корабль, отобранный моряками у того же самого несчастного Ропита – на нем собираются возить катера, предназначенные для использования шестовых мин. Самоубийцы. И на моего «Маленького ныряльщика» смотрят свысока. Белая кость, голубая кровь! Что с них возьмешь!

Чем я был занят в конце зимы и начале весны? Разумеется, прежде всего, торпедами. Достраивал, благо недостающие детали по эскизам изготавливались теперь за казенный счет, и, поскольку затраты на них оказались просто смехотворными, то дело упиралось исключительно в сроки. А вот тут возникали затруднения – русский флот находился в состоянии подготовки к войне, отчего делалось много усовершенствований на кораблях, особенно на тех, что намеревались отправить на Дунай. Рабочие руки весьма ценились.

Сам я, по представлении бумаги с похвальным отзывом о преподавании в гимназии, был принят вольноопределяющимся и получил чин юнкера флота – то есть звание не офицерское, но и не просто матрос. Добровольцами ведь принимали нужных специалистов, а не всех желающих подряд. Причем подтверждение получения образования являлось важным условием. Я же ни диплома, ни аттестата, ни свидетельства не имел. Вот тут-то бумага от директора гимназии и сработала, тем более с поддержкой Степана Осиповича.

Трудился я на берегу. Выбор места определил сарай с динамитом, расположенный поодаль не только от жилья, но и вообще от населенных пунктов. Для охраны тут была поставлена армейская палатка, и служба неслась без глупостей или разгильдяйства – не все в Российской армии так уж плохо, как иной раз поговаривают. А вообще-то, флотские шарахаются от динамита, считают его очень склонным к подрыву при малейшем ударе. Конечно, они правы, но их любимый черный порох под днищем броненосца, как мне кажется, будет не слишком эффективен, тем более что в свои шестовые мины они его всего-то килограммов двадцать пять могут заложить – иначе таким грузом на конце длинной жерди просто невозможно ворочать, тяжело. А у меня в торпеду помещается сто литров – полтораста килограммов. Ну и взрыв куда как мощнее в плане разрушительной силы, потому что проходит натуральная детонация, а это намного быстрее, чем горение пороха. Потому и энергия выделяется, считай, мгновенно. И вместо толчка получается удар.

Вот и занимался я тут торпедами, пока погода не повернула на весну. А потом обкатывал в море своего «Ныряльщика». Мы приспособились буксировать его за катером, для чего на носу на палубе пришлось установить рым – это по морскому так называется кольцо. Вот за него буксировщик и цепляется, да так потом и тянет за собой. Если же лодка идет с торпедой, тогда за торпеду и тянут – на ней тоже имеется рым.

Что сказать? Вода в море чище, даже можно ориентироваться, поглядывая снизу на днища кораблей. То есть получается уже не слепой полет, как в речной мути. Однако не на шутку беспокоит волнение. Потому я взял за правило ходить на глубине метров десяти. И «потолок» еще хорошо просматривается, и уже не качает. Опять же воздух мне в баллоны закачивали отнюдь не ручным насосом, так что его хватало надолго. Шестнадцать атмосфер лучше пяти.

Торпеды, как вы, наверное, догадались, я все по разу отстрелял еще без взрывчатки. Всю дюжину. Они, понимаешь, каждая на свой манер плывет. Имею в виду отклонение от первоначального направления. Вот это отклонение я на них и отметил, переставив прицельные торчки так, чтобы створ указывал куда надо. А потом – чистка, перезарядка с приклейкой кирпичей, которые отвалились от стенок после нагрева, когда горел порох. И горькая правда жизни. Отобрали у меня моих красавиц господа командиры минных катеров. Сказали – самим нужны. Правда, пару штук оставили, чтобы не сильно плакал.

Не юнцы уже – вполне зрелые молодые люди, они, ясное дело, выпытали из меня всю подноготную и дальше возились с ними сами. Там и хитростей-то, только аппарат установки глубины. Да и то, мне показалось, что знакомы они с темой, потому что спрашивали исключительно о важных особенностях, а не о принципе работы. А вот в боевые отделения напихали пороха. Говорил уже, что опасаются динамита.