Я берусь доказать, что Арриану нельзя доверять в самом главном – в последовательности изложения событий.

Все исследователи Восточного похода Александра признают, что знаковым событием в его ходе было убийство Клита. О нем пишут Арриан, Плутарх, Юстин, Курций Руф.

Клит, по прозвищу «Черный», был известным военачальником, он служил еще отцу Александра Филиппу. Его сестра Ланика была кормилицей Александра, говорят, он ее очень любил. Клит командовал царской илой (царским кавалерийским эскадроном) и поэтому в бою почти всегда сражался рядом с Александром. В битве при Гранике он спас жизнь Александру: «на македонского царя сзади наскочил с кинжалом Спитридат, но подоспевший Клит отрубил персу правую руку» [15, с. 119].

Весной 328 г. до н. э. на пиру в честь бога Диониса в Самарканде Александр собственноручно по пьяному делу убил Клита. Клит только что получил повышение – был назначен сатрапом Бактрии. Возможно, он этим «повышением» был крайне недоволен, так как отлучался от армии. Возможно, он, как и многие другие македоняне, был недоволен тем, что Александр все более делался восточным деспотом, отдаляясь от друзей, где все были равны, и от македонской и греческой демократии. Так или иначе, но, когда на пиру греки начали подшучивать над македонским корпусом, потерпевшим поражение при Политимете, Клит счел необходимым защитить честь погибших товарищей. Курций Руф так описывает это событие: «Недостойно во вражеской стране, среди варваров смеяться над македонянами, которые и в беде выше греческих шутов». Александр поспешил уязвить Клита: «Сам себя изобличает тот, кто называет трусость бедой». Клит возразил: «Не этой ли трусости, отпрыск богов, обязан ты своим спасением в тот час, когда ты уже повернулся спиной к персидским мечам? Только кровь македонян и эти вот рубцы сделали тебя, Александр, тем, чем ты являешься сейчас, когда напрашиваешься в сыновья Аммону и отрекаешься от твоего отца Филиппа. Царю, конечно, незачем стесняться, пусть он говорит, что вздумается, но пусть знает, что не стоит ему приглашать к своему столу свободных и привыкших к свободным речам людей. Ему лучше жить среди варваров и рабов, которые будут падать ниц перед его персидским поясом и персидской одеждой».

Слово за слово, ссора все круче, царь метнул в Клита яблоко, потянулся за кинжалом. Приближенные убрали его, тогда Александр приказал трубачу дать сигнал общей тревоги. Тот медлил, Александр бросился его избивать. Тем временем друзья увели Клита от греха подальше, но пьяному море по колено, и Клит вернулся через другой вход. Тогда Александр выхватил копье у стражника и пронзил им Клита.

Говорят, Александр сильно переживал собственноручное убийство близкого человека, даже хотел уколоться тем же копьем. Три дня ничего не ел и не показывался из своей палатки. Диодор, правда, по-иному показывает Александра в этой позорной для него ситуации. Но я хочу высветить совсем другой аспект этого события. Дело в том, что «убитый» Клит отправился вместе с Александром в Индию, участвовал там в боевых действиях в качестве командира царского эскадрона, и Арриан трижды упоминает его в своем дальнейшем повествовании. Вот эти цитаты: «Из Бактрии в конце весны (327 года. – Н. Н.) Александр с войском пошел на индов. Переправившись за десять дней через Кавказ, он пришел в Александрию, город, основанный им в земле паропамисадов во время его первого похода в Бактрию… затем он повернул к Кофену… Тут он разделил свое войско: Гефестиона и Пердикку он послал в землю певкелаотов, к реке Инду, дав им отряды Горгия, Клита и Мелеагра…» [8, IV, 3, 5, 7]

Готовясь к битве при Гидаспе с индийским царем Пором (начало лета 326 г. до н. э.), «Александр отобрал с собой агему „друзей“, гиппархию Гефестиона, Пердикки и Деметрия, конных бактрийцев, согдиан и скифов, даев, верховых лучников, щитоносцев из фаланги, отряды Клита и Кена, лучников и агриан и тайком пошел с ними далекой от берега дорогой, чтобы незаметно добраться до острова и до горы, откуда он решил переправляться» [8, V, 12, 2].

На Гидаспе же, близ устья Акесина, воюя с независимым индийским племенем маллов, Александр вновь использует Клита: «Как только пехота подошла, он отправил Пердикку с его гиппархией, гиппархией Клита и с агрианами к другому городу маллов, куда сбежалось множество местных индов» [8, VI, 6, 4].

В приведенных цитатах Клит упоминается как командир конного отряда (гиппархия – это конница), более того, при Гидаспе Клит находится рядом с царем, как начальник царского эскадрона. Нет сомнения, что это «тот самый Клит».

Другие античные авторы, в частности Юстин, также упоминали того самого Клита в числе живых и здоровых «после Самарканда» и после возвращения с Инда. «Александр уволил со службы еще 11 тысяч ветеранов. Из друзей Александра получили увольнение старики: Полиперхонт, Клит, Горгий, Полидам, Аммад, Антиген. Во главе уволенных был поставлен Кратер, которому было приказано управлять македонянами вместо Антипатра, а Антипатра Александр вызвал к себе на место Кратера с пополнением из новобранцев. Возвращающимся на родину было положено такое же жалованье, как и находящимся в действующей армии. Пока все это происходило, умер один из друзей Александра – Гефестион» [75, XII, 12, 5–11]. Как известно, Гефестион умер в 324 г. до н. э. в Экбатанах.

Поскольку убитый ранее Клит не мог принимать участие в индийском походе, мы можем сделать обоснованный вывод: последовательность событий у Арриана безбожно перепутана. На самом деле Александр после сплава по Инду и боев с индийцами на этой реке заходил в Самарканд, где и убил Клита (если он осуществил это злодейство именно в Самарканде). Кстати, Клит и сорвался, возможно, потому, что все войско готовилось к возвращению на родину, а ему Александр уготовил должность сатрапа на чужбине. Вот всегда уравновешенный старый воин и не выдержал. Да и у Александра нервы были на пределе, ведь он только что погубил цвет своего войска – три его четверти.

Но это все психология. А как же относиться к Арриану? Да и к другим античным авторам? Ответ прост: относиться с предельной осторожностью, поскольку нарушено самое главное – последовательность событий.

Арриан и сам признается, что ему все равно, где и когда происходили те или иные события: «Тут, мне кажется, не следует умолчать об одном прекраснейшем поступке Александра, все равно, был ли совершен он здесь или еще раньше в земле паропамисадов, как рассказывают некоторые. Войско шло по песку среди палящего зноя; надо было дойти до воды, а идти было далеко. Александр, томимый жаждой, с великим трудом шел впереди войска пешком, как и остальные солдаты: легче ведь переносить трудности, если все страдают одинаково. В это время несколько вооруженных солдат, ушедших в поисках воды от войска в сторону, нашли в неглубоком овраге маленькую лужу с застоявшейся и плохой водой. Без труда набрав ее, они поспешили к Александру, неся ее как подлинное сокровище. Вблизи от него они перелили эту воду в шлем и поднесли ее Александру. Он взял ее, поблагодарил принесших и вылил воду на глазах у всех. Это придало войску столько сил, словно вода, вылитая Александром, оказалась питьем для всех» [8, VI, 1–3].

Но ведь если столь небрежно компоновать эпизоды, можно получить любую последовательность, какая заблагорассудится. Так, по-видимому, и была написана каноническая история индийской части Восточного похода Александра.

Предельно четко описывая диспозиции войск в сражениях, победительную тактику Александра, детальные цифры потерь, Арриан крайне небрежен в географических описаниях. Достаточно сказать, что более чем двух тысячекилометровый путь от Гиркании до Инда занимает у него абзац в шесть строк, два-три упоминания покоренных перед этим народов буквально одним словом. Так он упоминает ариев, зарангов и аримаспов, а весь остальной довольно объемный текст посвящает описанию наказания заговорщиков. «Покончив с этим, он пошел в Бактрию на Бесса, подчинив себе по пути дрангов и гадросов. Подчинил он и арахотов; сатрапом же у них поставил Менона. Он дошел до земли индов, живущих по соседству с арахотами». И далее совершенно меланхолически Арриан добавляет: «Войско истомилось, проходя по этим землям: лежал глубокий снег и не хватало еды» [8, III, 28, 1].

Напоминаю, что это была зима 330/329 гг. до н. э. Согласно общепризнанной версии истории Александра, до похода на Индию оставалось еще два года. И Арриан в последующем тексте делает вид, что Александр на Инде еще не был. Но проговаривается Курций Руф, предоставляя слово самому Александру перед штурмом Согдийской скалы в 328 г до н. э.

Воодушевляя своих воинов перед броском на скалу, Александр напоминает им о совместных победах и преодоленных трудностях похода. В числе трудностей он говорит о холодах Индии. Тем самым он недвусмысленно заявляет, что и он сам, и его войско в Индии уже были: «Царь усмирил и остальные области. Оставалась одна скала, занятая согдийцем Аримазом с 30 000 воинов, собравших туда заранее продовольствие, которого бы хватило для такого числа людей на целых два года. Скала поднимается в вышину на 30, а в окружности имеет 150 стадиев. Отовсюду она обрывистая и крутая, для подъема есть лишь очень узкая тропа. На половине высоты есть в ней пещера с узким и темным входом; затем он постепенно расширяется, а в глубине имеется обширное убежище. Почти повсюду в пещере выступают источники, воды которых, соединившись, текут потоком по горным склонам. Царь, увидев неприступность этого места, сначала решил оттуда уйти; однако затем в нем загорелась страсть преодолеть и природу. Прежде чем испытать случайности осады, он послал к варварам сына Артабаза Кофа предложить им сдать скалу. Ответ Аримаза, который полагался на свою позицию, был полон дерзких слов, под конец он даже спрашивает, не умеет ли Александр летать. Эти слова, переданные царю, столь задели его за живое, что, созвав лиц, с которыми он обычно совещался, он сообщает им о дерзости варвара, насмехающегося над тем, что у них нет крыльев; он добавил, что в ближайшую ночь он заставит Аримаза поверить, что македонцы умеют и летать. „Приведите ко мне, – сказал он, – каждый из своего отряда, триста самых ловких юношей, которые привыкли дома гонять стада по тропам и непроходимым скалам“. Те быстро привели к нему юношей, отличавшихся ловкостью и энергией. Царь, глядя на них, сказал: „С вами, юноши и мои сверстники, я преодолел укрепления прежде непобедимых городов, прошел через горные хребты, заваленные вечным снегом, проник в теснины Киликии, претерпел, не поддаваясь усталости, холода Индии“» [31, 6, 11, 1–8].

Кроме того, Арриан «грешен» тем, что подчас совершенно недвусмысленно смотрит на Индию с востока. Так в своем труде, специально посвященном Индии, он говорит: «Местности за рекой Индом к западу, вплоть до реки Кофена, заселяют индийские племена астакены и ассакены. Но они ростом не так велики, как те, которые живут по сю сторону Инда… В стране ассакенов есть большой город Массака, где сосредотачивается и все управление этой ассакийской землей. Есть и другой город Пейкелатис, тоже большой, расположенный неподалеку от Инда. Вот кто живет по ту сторону Инда, к западу, вплоть до реки Кофен» [7, с. 230–263].

Обычно, когда мы подходим к реке, то этим берегом называем тот, на котором стоим, а тем берегом, той стороной – противоположный берег. Александр подходил к Инду с запада, следовательно, и «эта сторона» для него была западная, а не восточная. Как для Арриана «своим» стал восточный «берег турецкий» – загадка. Не исключено, что в какой-то момент Александр подходил к Инду с востока. Возможно, этот взгляд на Инд с востока обусловлен тем, что Александр, согласно Страбону, пересекал некие горы с севера на юг, оставляя Индию справа, то есть на западе. Эта особенность похода Александра будет рассмотрена ниже.

По сути, мы имеем дело с набором отдельных эпизодов, произвольно сложенных в определенную картину. Это можно уподобить складыванию мозаики из разноцветных камушков или осколков стекла. Один художник может сложить из этих камушков сцену баталии, другой, снова смешав их в кучу, сложить из них горный пейзаж, третий – любовную сцену.