Триумф омрачало только ядовитое и горькое осознание того, что огромным числом рецептов невозможно будет воспользоваться после его смерти, после смерти изначальных драконов Аролинга. Зачарование некоторых ингредиентов и составов требовало высокого уровня мастерства, опыта и, самое главное, сильных даров. Даже эльфийской десятке большинство формул было не по зубам! А десяток у эльфов одна-две на королевство.

Тяжело опираясь на подлокотники, Фиред встал. С трудом передвигая ноги, стараясь не шаркать, прошел к себе в покои. Там ждали постель и горячая ванна. Слугу он отослал, разделся и нырнул в сдобренную солями воду. Откинув голову на бортик, Фиред с удовольствием вбирал живительное тепло и даже позволил себе частичное превращение в дракона. Тело покрыла чешуя, огрубевшие ладони налились приятной тяжестью. Лорд выпустил из ноздрей тонкие струйки дыма и, мечтательно прикрыв глаза, думал об огромном бассейне в своей части королевского дворца в Амосгаре. Там можно превратиться полностью, там вода не остывает за каких-то полчаса…

Фиред вышел из ванной, так и оставив одежду на полу, раздраженно закрыл дверь, чтобы навязший в зубах запах розы не просочился в спальню. Забравшись под одеяло, полностью вернул себе человеческий облик, хотя хотелось совершенно обратного. Χотелось, чтобы драконье тело, каждую чешуйку старательно натирали маслами, полировали, чтобы заботливые женские руки вернули потускневшим щиткам на голове блеск. К сожалению, это только косметика, самообман, не более того.

Участие в чужом ритуале, борьба с Видящей и странно устойчивой к чужому внушению Льяной, долгий, требующий полной сосредоточенности и самоотдачи процесс приготовления зелья… Все это выматывало, истощало. Разговор с принцем и головная боль отняли последние силы. Фиред чувствовал себя разбитым и дряхлым. А ведь ему всего двести шестьдесят… Проклятые сам-андруны! За без малого сто тридцать лет можно было и простить прегрешение молодости! Тем более драконы Аролинга пострадали достаточно, сполна расплатились за все!

Он раздраженно повернулся на другой бок, плотней закутался в прогретое магией одеяло. Слуги стараются угождать, знают, что старый дракон мерзнет. Пф! «Старый дракон»! По меркам своих соплеменников, он еще юноша. Зрелость наступает в триста. Вот только из аролингских драконов никто до нее не доживет. А двоих из семи побратимов они уже похоронили…

Пытаясь отогнать мрачные мысли, Фиред стал вспоминать недавний разговор с Зуаром. Повезло, что мальчик достаточно умен, чтобы не обижаться на первого советника, называющего глупость Владыки глупостью. Повезло, что он достаточно трезво мыслит, а потому не рассказал отцу об истинном предназначении золотых жуков и сознательно подмененных активирующих формулах. Повезло, что Зуар не верит в романтические бредни о великой любви своих родителей, которыми Талаас потчует его и весь мир.

Фиред отлично помнил эту возникшую из ниоткуда любовь к измученной и ментально изломанной женщине с клеймом рабыни. Помнил начертанные на ее коже магией, кровоточащие, уродующие душу и тело оскорбления, ругательства и проклятия, адресованные сам-андрунам и Старенсу. Он прекрасно помнил, как ужаснулся жестокости Талааса, когда увидел эти отметины на умирающей Мадаис. У этой женщины, внезапно появившейся в лагере братства через две недели после закрытия Потока, неизрезанным осталось только лицо.

Перед глазами живо встали образы прошлого: походный шатер с пламенеющим цветком, мольба в глазах Талааса, за руку притащившего Фиреда к себе. Бронзовый предводитель их небольшого войска униженно просил первого советника исцелить эльфийку и, осознавая, что позвал помощь слишком поздно, напивался с горя, наблюдая за Φиредом. Пока тот чаровал над женщиной, пытаясь сберечь ей жизнь, Талаас сквозь пьяные слезы каялся. Он рассказывал, что пытался вылечить им же нанесенные раны, но только ухудшал положение. Неудивительно, ведь Талааса никогда не причисляли даже к посредственным лекарям.

Тогда Φиред и узнал, что постельной игрушкой главы братства стала императрица, вдова эльфа, которого Талаас убил ментальной магией. Чтобы спасти Мадаис жизнь, понадобились ночь и почти весь резерв. Чтобы свести отметины и удалить клеймо, потребовалось больше недели. Талаас благодарил, готов был на коленях ползать и целовать руки друга, не догадываясь даже, что вовсе не для него Φиред так выкладывался.

Белому дракону было жаль Мадаис, хотя он признавался себе, что, двигай им тогда только сострадание, он позволил бы женщине умереть без боли. Но он лечил, пил восстанавливающие резерв зелья и снова занимался целительством. Потому что больше всего на свете ему хотелось хоть что-нибудь исправить.

Разрушение империи, смерти многих сотен, возможно, тысяч эльфов и людей. Нелепая, но от этого не менее трагичная смерть Теферта, которого так и не удалось похоронить с почестями. Смерть Беэлена, настоящего лидера и хорошего друга, из-за которого Фиред и ввязался в эту авантюру с братством. Смерть госпожи Наззьяты, сочувствующей молодым драконам. Запрет сам-андрун посещать места восстановления запала.

Фиреда тогда преследовало неизбывное чувство вины, которое не притупляло даже то, что он не помогал Талаасу забирать диск, не знал, что глава братства начал ритуал с неполным набором камней. Но он и не мешал Талаасу. Не послушался лорда Старенса и сам-андрун, позволил Талаасу запустить всю цепочку разрушительных последствий. Оставался верен кровной клятве братства, предав этим общину.

Выхаживая Мадаис, а потом подлечивая бегущих из разрушенной империи эльфов и людей, Фиред делал это для себя. Он боролся с виной и чинил, что мог. Он не задумывался о том, что благодаря ему родится миф о великодушии драконов. Потом, когда природная расчетливость и цинизм вернули Фиреду ясность мышления, он обратил миф себе на пользу.

Думая о Мадаис, дракон в который раз пожалел, что не познакомился с ней до того, как ментальные удары Талааса обрушились на ее сознание. Она была вдумчивой и трезвомыслящей. Конечно, она редко владела и третью сведений, необходимых для правильной оценки ситуации, но даже так ни разу на памяти Фиреда не сказала глупость, а порой ее советы оказывались дельными.

К счастью, способность рассуждать, держать себя в руках и сохранять видимость спокойствия Зуар унаследовал от матери. Будь он почти полной копией отца не только внешне, сладить с ним было бы очень трудно.

Мысли о принце вернули Фиреда к размышлениям о девочке. Он никак не мог понять, почему считал, что когда-то был с ней знаком и даже связан волшебством. Вспоминая Льяну, совершенно растерянную и ошеломленную после ритуала, крутил ее образ в голове и так, и эдак. Не придумав никакого объяснения, утешился предположением, что дар девочки просто ему примелькался за столько времени.