— Ничего.

— Ах, какой ты!.. А еще умеет Видеть! — огорченно промолвила Вера.

— Я, пожалуй, пойду вниз к себе, — обиделся Андрей. — А ты тут играй на кроватке со своим зеркалом.

Он встал, но женщина взяла его руку в свою и, виновато посмотрев в глаза, сказала тихо:

— Извини, я сейчас была «злюкой». Посиди еще немного, — и после паузы добавила, — я, Андрей, не люблю «крыжовник»…

Над этими словами, наверное, нужно было поразмыслить, так как в них была какая-то женская проникновенность и недосказанность, но та уже смеялась:

— Я люблю варенье из крыжовника от Анны Никитичны! — и как ни в чем не бывало начала поправлять свои карточки и крутить диски.

Вдруг она запрыгала на кровати, совсем как пятилетняя девочка.

— Вот! Получилось! Ты прав во всем: и Пергамент, и Укладка разделены на две части. Про пергамент было очевидно и раньше (у нас вторая половина), а вот Укладка…

Она продолжила тасовать, крутить и переворачивать.

— Похоже на то, что Гомпеш — последний кто держал в руках Укладку в целом виде, а затем он, осознавая в полной мере ее возможности или нет, зачем-то раздвоил ее. Наверное, это шкатулка и камушки. Камушки попали… во Францию… в руки Наполеона… а футляр… в Россию! Но не к Павлу!.. Неясно… Я устала, отдохну десять минут, — Вера Яновна рухнула навзничь на кровать.

— Иди спать, Андрей, — почти шепотом сказала она, — завтра трудный день: Рабат, пещера… Рано утром, пожалуйста, не буди меня.

— Хорошо. Я утром все равно встану рано, пойду в то место, где мы видели небольшой пляж. Поплаваю. К десяти вернусь в гостиницу. Спокойной ночи!

Мужчина ушел. Прилег на диван с томиком Вайля. Но сон не брал. Отложил Вайля, принялся читать Бродского. Так прошел еще час, пока вязь поэтических образов не соткала пелену дремоты.

Сновидения Андрея Петровича были тяжелые. Сначала приснился Ричард. Он сидел на диване в чалме и шелковом черном халате. И с усами. И точил сабельку. Одна нога в красной турецкой туфле лежала на другой и покачивалась. Он ухмыльнулся и показал взглядом Андрею на вторую ногу. Та была не обута, огромных размеров и с накрашенными красными ногтями. Еще миг и эта нога превратилось в копыто. Копыто стояло в лужице крови… Затем возникла знакомая скала, обрыв, человек на обрыве смотрит в туман, в пропасть. Стоит спиной к Андрею, который в сорока шагах от него. На незнакомце плащ, шляпа, трость. Конечно, это Он! Вдруг трость его падает в пропасть, мужчина теряет равновесие. Андрей бросает ему свою трость, хочет помочь, что-то кричит. Но трость не долетает и, обратившись в меч, втыкается в камень. «Человек» падает с обрыва, и на секунду плащ приобретает вид парящей черной птицы. А шляпа слетела с головы, упала на край обрыва и, обернувшись змеей, поползла в сторону Андрея…

Наконец-то пробуждение. Андрей Петрович встал, раздвинул шторы. Ясно, солнечно. Море, а над ним покой. Ни волн, ни чаек. Мужчина наспех умылся, почистил зубы и поторопился на пляж.

Какое блаженство, отбросив дурной сон, пробежать босиком по еще прохладному влажному песку и окунуться с головой в воду как в другую жизнь! А вынырнув, сначала посмотреть в морскую даль, затем, оглянувшись, увидеть на прибрежной асфальтовой дорожке стайки людей, совершающих утреннюю пробежку, и наивно уверовать вместе с ними, что здоровый образ жизни непременно толкнет к здоровому образу мыслей, укрепит дух, очистит душу, и эта асфальтовая дорожка приведет к счастливому финишу.

Андрей поплавал, вышел на берег и улегся животом на песчаную перину, надеясь, подобно Антею, вобрать от земли силы. Легкая дрема действительно подарила чувство полноты энергетического запаса.

Вдруг мужчина почувствовал, как ему на спину сыпается песок. Он резко отжался на руках и, повернув голову, увидел Веру, стоявшую над ним.

— Зачем ты, нимфа, бросаешь на меня горсти земли? — как обычно мгновенно сострил Андрей. — И почему рано встала?