— Бабуля назвала себя «старой разбойницей»… Ха! Давай Иришку звать «маленькая разбойница». Тебя… тебя… «Большой Гребень»… вон он уже совсем большой… меня… не знаю…

— Как принято — Нежная Королева — она у тебя припухла и стала влажной…

— Подожди… это слишком по-доброму. Не годится для… военных действий.

Она подумала секунды три.

— Лучше «Гончая Собака». Она сейчас хочет помчаться во весь опор. Давай же, Большой Гребень… давай… — Верочка закрыла глаза и спина её упруго выгнулась.

Какой примирительной бывает ночь любви, как целительно действует она на душу и тело, подизношенных дневными житейскими заботами.

Разговор с Борисом оказался простым.

— Не нужно ничего объяснять. Я рад, что ты в Питере надолго. Рад тому, что у тебя появилась любимая женщина. Уверен, что хорошая. Только вот, брат, работать с женой в одной организации — это перебор.

— Мы с ней умеем договариваться: она тоже — странник.

— Очень любопытно. Может в гости позовешь, познакомишь со своей странной странницей. И ко мне заходи запросто. Если по твоим поискам в Гатчине мне что-нибудь сообщат — обязательно передам тебе. А захочешь прокатиться туда — всегда пожалуйста. Сотрудники, а особенно сотрудницы полюбили тебя, как родного. До встречи. И удачи!

— И тебе удачи, Борис. До встречи!

Но удача — сестра случая и дитя любви. Ни большой талант, ни большие знания, ни огромное трудолюбие, ни даже искренняя вера и преданность не гарантируют её: так скромная и красивая девушка может предпочесть яркого пошляка глубокому интеллектуалу.

Более трёх недель ежедневных упорных трудов в Смольном, почти месяц изматывающего напряжения всех сил не дали результата. Ни умение видеть, ни построение хитроумных расчётов обоих искателей — ничего не помогало. Сатана отводил глаза. Берёг, берёг свою Укладку. Андрей нервничал, передавая свою нервозность Вере. Он повторял:

— В нашем намерении нет истиной чистоты и полноты помыслов. Нет Божьей Любви. Нас ведёт практический результат — сохранить родовое имение.

— Ты вовсе свихнулся в этом монастыре. Ты мешаешь сакральное с религиозным, — возражала Вера.

— Это одно Целое — упирался доцент Цельнов. — Сакральное — подперчённое мистикой и эзотерикой религиозное. Тебе ли это объяснять.

— Допустим. Но что значит — сохранить имение?! Это — наш истинный, чистый и правый помысел. Иначе… — она готова была разрыдаться.

Андрей сидел с опущенной головой. Он припомнил верины слова: «Мы — семья». «А я кто? Глава семьи? Тогда я в ответе! Вот тебе и высокие слова. Быть главой семьи труднее, чем главой банды. И у меня ведь есть уже семья. И я с ней не расстался. Ты запутался, Андрей Петрович! Ты — двоеженец, врун и хвастун. И может от этих новых, родных людей вновь, как восемь лет назад от жены я услышу приговор: неудачник. По заслугам. За грехи».

— Ты не слушаешь меня?! Я говорю, что может попросить ещё какой-то помощи у сотрудников Смольного, продлить срок работы? — говорила Вера Яновна с видом больной, уставшей собаки.

— Да нет, дорогая, не нужно. Они сделали всё, что смогли. А мы, я — нет. А Укладка там, точно там. Я знаю. А найти не могу. Грешен!