Пролог

В прихожей что-то стукнуло. Мария Андреевна вздрогнула.

– Олежка, ты?

Тихо в квартире. Мария Андреевна попыталась дрожащей рукой вставить нитку в ушко иголки. Олежка совсем затаскал курточку. Его любимая. Женщина улыбнулась и принялась было снова за шитье… Раздался шорох. Теперь она точно слышала, что в прихожей кто-то был. Женщина отложила нитку и иголку, развернула кресло и покатилась к выходу.

– Олежка?

Она выехала в коридор и уставилась на мужчину, сидящего на тумбе под вешалкой.

– А, это ты? – В ее голосе прозвучало разочарование. – Иди ужинать, – сказала она и покатила кресло назад в комнату.

Андрей Дмитриевич встал, пошатнулся, но, ухватившись за стенку, устоял на ногах. Глубоко вдохнув, он вошел в комнату, в которую только что въехала на инвалидном кресле жена. Встал в дверях.

– Маша, ты ела?

– Иди, ужинай, – не слишком приветливо ответила жена, продолжая зашивать куртку сына. – Я с Олежкой поем.

Андрей Дмитриевич схватился за грудь. Сердце будто ножом резануло. Он достал из кармана пиджака пластинку из фольги, выдавил таблетку и закинул под язык. Зажмурился, открыл глаза, посмотрел на то, как бережно жена зашивает куртку Олега. Перевел взгляд на кресло со сложенными на нем вещами сына. Жена перекладывала их каждый день. Ждала. А вот Андрей Дмитриевич уже не ждал. Да и чего ждать? У него-то с памятью все нормально. Хотя лучше б ему ее потерять. Он помнил бледное лицо сына, помнил обгоревшее тело. Он помнил мерзкие подробности его смерти. Бутылку… Бутылку он тоже помнил.

Он смахнул слезу. Не разрыдаться еще удавалось, но внутренняя горечь была невыносима. Она жгла и разъедала. Андрей Дмитриевич не мог ни есть, ни пить, ни работать. Он даже ходил с трудом. После гибели сына он с трудом жил. Именно поэтому он считал, что жене сейчас легче – она живет ожиданием Олежки. Ее мозг заблокировал вредную информацию. Этот файл может нанести вред вашему компьютеру. Андрей Дмитриевич не был уверен, что «компьютеру» жены не нанесен вред, но «файл» со смертью Олега она отправила в «корзину». И теперь перекладывала вещи, штопала их и ждала к ужину сына.

Он постоял у того места, где так любил сидеть Олежка. Погладил крышку стола, рассчитывая почувствовать тепло от стоявшей здесь кружки чая и нащупать крошки от бутерброда, но стол был холоден, как надгробная плита. Как стены морга. Как… Без Олежки здесь все мертво, и это чувствовалось с каждым днем сильнее. Каждый день Андрей Дмитриевич возвращался с работы, проходил по квартире, ища успокоения. Но его здесь не было. Оно было там, в парке, где нашли Олежку. Дело, разумеется, не в самом парке, а в твари, охотящейся там.

Андрей Дмитриевич напружинился, словно хищник, когда его разум заполнился мыслями о мести. Он метнулся в коридор, взял с вешалки тубус, постоял у входной двери, будто взвешивая все «за» и «против», потом развернулся и, не сказав ни слова жене, вышел на подсвеченную тусклой лампочкой лестничную площадку.

Мария Андреевна откусила нитку, погладила шов на рукаве и улыбнулась.

– Олежек обрадуется, когда вернется.