Тимур мельком подумал, даже не осознав толком мысль, что благодарен высшим силам, заставившим его притормозить около балансирующей на льду, девушки, поскольку имелась вероятность, что именно она сумеет отогреть его сердце, давным-давно огрубевшее, обросшее цинизмом.
За окном стемнело, постепенно зажглись фонари.
Из приоткрытого на проветривание окна, выплыл запах корицы – это кондитерская заработала во вторую смену. Запах смешался с парфюмом Тимура, переплелся, вмиг пропитав волосы и легкие занавески.
Еще, кроме корично-цитрусового аромата в воздухе определенно витало недосказанностью, искрило притяжением – тем самым, когда в животе сладко сжимается, по шее снуют мурашки, а в голове делается пусто-пусто.
Тая сама не знала – хотела бы вот сразу сблизиться с незнакомцем, или все-таки нет.
Земной голод был утолен, казалось – пора бы и честь знать, по домам расходиться, но они сидели друг напротив друга в мерно темнеющей кухне, по большей мере молчали и смотрели то друг на друга, то вглубь себя.
Тимур, отодвинув прочь мысли о прошлом, почувствовал определенное желание – приблизиться, вдохнуть воздух близ Таиной кожи, коснуться губ – таких мягких, сладких на вид. Почувствовать, как вздыхает, увидеть, как закрывает глаза, подаваясь навстречу.
Эта необычная девушка манила его, наверняка даже не отдавая себе отчета в том, что настолько притягивает. Она мягко улыбалась, обнажая ямочки на щеках, и Тимуру становилось нечем дышать – так перехватывало горло. Разливала чай, ненароком задевая его, дотрагиваясь кончиком локона к его руке, она волновала воздух рядом, оставляя в нем свой запах. Будоражила. Во всей этой квартирке, кухне – была только она. Заполнила собой пространство и что-то внутри Тимура, иначе, отчего ему вдруг так захотелось ее – эту незнакомую девушку Таю.
Захотел погрузить пальцы в растрепанные волосы, почувствовать исходящее от них тепло, прижаться к ней всем телом, вдавить в себя, ощутив каждой клеткой. С очередной минувшей минутой желание грозило вот-вот перейти в действие, но Тимур не делал ничего, чтобы этому воспрепятствовать. Он вертел в руках пустую чашку, смотрел на Таю, пытаясь впитать ее черты, хоть те постепенно скрывала наползающая темнота – за окном неумолимо смеркалось, но зажигать верхний свет было отчаянно лень: не хотелось терять эти минуты единения, почти слияния - мгновения обнаженной темноты и смиренной, благодатной тишины.
Тая думала о том, что все в жизни повторяется, только второй раз в виде пародии, нелепой комедии. Притяжение, которое она видела в глазах мужчины, что сидел напротив, разгорающееся, с каждой прожитой минутой, становящееся более нетерпеливым, когда-то испытывала и она сама. Оттого Тая знала – это желание, обычно возникающее на ровном месте, в совершенно неожиданный момент, невозможно побороть, только лишь слегка насытить, поддавшись: временно, до той поры, пока не накатит снова.
Было странно наблюдать за тем, насколько тебя хотят - с такой крепостью, что сильные пальцы впиваются в глиняную чашку, грозя раскрошить ее, лишь бы только раньше времени не впиться в твою кожу. Тая видела, как расплывались зрачки Тимура, как стремительно они заполняли радужку, слышала, как нетерпеливо, рывками, он возил по столешнице чашку, как стремительно учащалось его дыхание.
Наблюдать, как у сидящего напротив мужчины от желания темнеет в глазах – было почти страшно, потому что Тая знала насколько сильно это притяжение. Настолько, что все принципы, все заложенные в раннем детстве законы воспитания – меркнут, отходят на периферию, куда-то на задворки памяти. И вот он ты подлинный, ничем не прикрытый – как оголенный, пульсирующий нерв, как дикое, первобытное существо, готовое, жаждущее идти на поводу у инстинктов, таких же древних, как сама вселенная.
Смотреть, как он тяжело сглатывает, враз превращаясь в охотника, того, кто смотрит на добычу неотрывно, ни на миг не выпуская из поля зрения – было до крайнего волнительно. Тая почувствовала, как ускоряется ее собственный пульс, как проваливается куда-то сердце, как по венам расплывается игристое тепло.
Уже и забыла, как сладки эти томительные минуты предвкушения, успела отвыкнуть.
Вечерние сумерки практически окутали кухню, скудный свет уже уступал плотной, густой темноте, когда Тимур отставил прочь чашку, встал, наклонился над Таей.
Она боялась пошевелиться, спровоцировав его на более сильную реакцию. Ведь отлично помнила, как сильно колотится сердце, когда до одури желанный человек проникает в личное пространство, будоража чувства, бередя нюх. Как пересыхают губы, и как неистово хочется утолить голод – то дикое, совершенно дикое желание.
Наверное, от того знания Тая не удивилась тому, с какой странной для человека жадностью Тимур ее поцеловал. Резко приблизил лицо, почти смял губы, а его руки вдруг оказались везде. Одновременно повсюду – окутав, пропитав теплом, практически жаром.
Стало совершенно нечем дышать – в груди появилась сумасшедшая теснота, легкие сделались сухими, а воздух раскаленным добела – не надышаться.
Он был незнакомым – и на ощупь, и по манере ласк. Эта новизна пугала Таю, она боялась сделать что-то не то, хотя и понимала – в подобном состоянии Тимур ничего не заметит, не запомнит.
Ей до боли захотелось его в ответ – заразил, окутал своим желанием, почти его навязал. Губы Тимура были горячие, на вкус терпкие, они изучали ее рот, спускались вниз по шее, еще ниже до груди, ласкали нетерпеливо, жадно, от чего остро хотелось большего. Его пальцы кружили по животу, блуждали по спине, мяли ягодицы, забирались под пояс, и не было сил не выгнуться, не застонать.