– Снимай, – ответил я великодушно. – У меня в доме двадцать пять по Цельсию на первом этаже и на градус выше на втором по Кельвину.

– Грамотный, – сказала она язвительно. – А у нас в деревне все Фаренгейтом меряют. Даже давление.

– Артериальное или атмосферное?

– А что, – спросила она, – еще какое-то бывает?

– Бывает давление полиции, – сказал я с намеком, – на простых и простодушных, вот как я…

В распахнутую настежь дверь ворвался Яшка, перепачканный землей и с грязными лапами, ринулся ко мне, игнорируя Мариэтту. Я нагнулся, вытер ему конечности, сколько же нор нарыл, вытаскивая таких вкусных дождевых червяков, теперь точно не с чем идти на рыбалку… Правда, еще ни разу не ходил.

Мариэтта рассматривала нас с суровым неодобрением.

– Избаловал ты его, – сказала она сердито. – У твоей жабы должно быть свое запатентованное место!.. Почему лезет к нам?

– Ты сама приучила, – сказал я. – Кто чесал и гладил?

– Просто старалась подружиться.

– Ну вот теперь и терпи. Я же тебя терплю?

– Но-но, – сказала она грозно. – Я при исполнении. И все еще на службе. За это еще и отгулы истребую! Или прибавлю их к отпуску.

Я поинтересовался:

– А я могу пожаловаться на чрезмерное применение полицией силы?

– Можешь, – ответила она великодушно, – но не станешь.

– Почему?

– А не стыдно будет? – спросила она. – Что-то в тебе такое… пещерное, что ли. Мой анализатор твоего поведения твердит, что ты еще не до конца расстался с предрассудками прошлых веков о неравенстве полов. Да я и сама заметила, но рапорт напишу, когда соберу чуть больше данных.

– Что, полиция и этим занимается?

Она ответила с достоинством:

– Я не в полицию готовлю рапорт. Как социально адаптированный житель капну на тебя в Комитет социализации. У него прав, как ты знаешь, больше, чем было у НКВД и КГБ, вместе взятых.