— Хочу в тебя. Можно?

Такого опыта у меня не было. Никто из мужчин не брал меня сзади. Согласиться — в каком-то роде лишиться девственности. Не лучшая идея пробовать нечто новое в глухом лесу, на колючих еловых ветках, без нормальной смазки и подготовки, да ещё при свидетеле, пусть и спящем, ничего не подозревающем. Что если Йен проснётся? Что если я не сдержусь — закричу от боли или от удовольствия? Что если тайна моя в самый неподходящий момент раскроется?

Я говорила себе остановиться, прекратить это безумие, но тут же посылала здравый смысл к дьяволу, окуналась в сумасшествие с головой. Плавилась от стыдных прикосновений, ещё сильнее открывалась жадному взгляду, старалась расслабиться, понимая, что слюна не лучшая смазка.

Тибер не спешил. Ласкал девственный вход. Размазывал по дырочке влагу, время от времени пытаясь проникнуть внутрь. Каждый болезненный вздох заставлял его останавливаться, замирать.

— Не знаю, как тебя растянуть, — шептал он в отчаянии, а затем принимался за старое с ещё большим усердием. И сам держал мои штаны, не давая им сползти ниже, показать то, что видеть он не хотел.

Постепенно мышцы сдались его терпению и напору, впустили сначала один палец, затем — второй. Обхватили их плотно, сжали тесным трепещущим кольцом.

Это было странное ощущение. Приятное и неприятное одновременно. Никогда я не чувствовала себя настолько уязвимой, зависимой от партнёра. Никогда прежде мои щёки не горели таким жарким румянцем. Пальцы Тибера были внутри меня. Не во влажном женском лоне, а сзади, там, где пульсировало и жгло.

— Сейчас…

Звякнула пряжка ремня. Вжикнула расстёгнутая ширинка. Зашуршала одежда.

Неужели я позволю Тиберу заменить пальцы членом? Войти в меня, узкую, тесную, своим чудовищным агрегатом?

Со страхом и предвкушением я зарылась лицом в скрещенные руки и приподняла бёдра. Широкая головка прижалась к колечку мышц, надавила. Сильнее, ещё сильнее. В висках грохотал пульс. Дыхание Тибера оглушало. По воздуху плыл густой мускусный запах.

Больно!

Ох, черти, как же это оказалось больно! Лишаться обычной девственности было куда менее мучительно.

Я дёрнулась. Из глаз брызнули слёзы. Тибер остановился, проникнув в меня одной лишь головкой, но будто раскалённым кулаком. Похоже, мы оба испугались моей реакции.

«Нет. Не хочу», — я застучала по земле, показывая, что передумала, но Тибер и сам уже пытался осторожно покинуть тиски моего тела.

Щёки были влажные. Слёзы текли и текли.

Я повернула голову — и, заплаканная, столкнулась с распахнутыми в ужасе синими глазами Йена.

— Что ты творишь? — прошептал он брату, а затем вскочил на ноги, взревел: — Не смей! Не смей насиловать!