Куциану Гостаф категорически не везло с девушками. Он влюблялся и даже бывал любим, но как-то очень быстро надоедал. Почему-то  всегда оказывалось, что девушка уже этак с месяц как встречается за его спиной с кем-то другим, а ему об этом никак не могла решиться сказать. Потому что стыдно, потому что «дело во мне» и так далее.

Он шел по коридору, подкидывая кошелек. Кошелек шмякался на руку, растекаясь по ладони безжизненной серой кляксой. По сути это был обычный мешочек, даже не бархатный. Неприметный, совсем как Лика.

Куциан заметил ее сразу. На том балу в честь прибытия джоктской миссии она подпирала стенку и смотрела угрюмо в бокал с разбавленным вином. По ней скользили безразличными взглядами, какой-то слуга чуть не наступил ей на ногу. Ее не замечали, и она отказывалась замечать что-либо. Она казалась олицетворением одиночества, человеком не из этого мира, другой… не похожей. В Джокте девушки были другие. Слишком яркие, порывистые, легкомысленные. Лика же будто потихоньку выцветала из этого мира.

Как красные нитки на маминых вышивках.

Он подошел к ней и сказал: «привет». И, глядя на ее вспыхнувшее радостью лицо, улыбнулся.

Он не знал, что это Малаилика, вторая принцесса Талимании. На портретах ее рисовали гораздо ярче, больше похожей на свою старшую сестру, чем на нее саму. Он бы ни за что не решился с ней заговорить, если бы знал.

Куциан до сих пор не мог себе простить, что не подумал, что об их теплых отношениях отец напишет в докладной записке Совету. И уж тем более не предполагал, что ему поручат принцессу потихоньку устранить. Редкая глупость, пытаться повредить принцессе на ее родной земле! Стариков оправдывало только то, что они давным-давно забыли, в чем именно заключается суть королевской семьи.

Куциан и до этого недолюбливал отца, а тот платил ему взаимностью. Отец считал Куциана слишком слабохарактерным, слишком добрым; Куциана вообще очень многие называли добрым, и ему иногда казалось, что на слово «добрый» у него скоро начнется аллергия.

А он не был добрым. Просто когда выбор встал между любимой на тот момент девушкой и интересами Совета, он выбрал девушку, искренне не понимая, почему должен поддерживать Совет. Ведь Совет занимал его место и место его отца. И если отец считал, что Совет действует на благо страны, поэтому род Гостаф должен его поддерживать... что же, у Куциана для отца были плохие новости.

Старики на заседаниях ссорились, курили, пили и понемногу таскали из общей сокровищницы. Среди них были неплохие политики, этакие негласные лидеры. Но эти лидеры больше грызлись между собой, чем управляли государством.

Это знал последний торговец на базаре, но отец почему-то верил в Совет даже, наверное, больше, чем в Близнецов. Наверное, без этой веры ему было бы просто незачем жить.

Куциан же давно ни во что, да и никому, кроме себя, не верил. И не делал ничего, что не согласовывалось с его точкой зрения. Отец его называл эту черту ишачьим упрямством. Отца она очень злила. Куциана бесполезно было переубеждать: он решал что-то и твердо стоял на своем, он не сгибался под влиянием обстоятельств, и отец на его фоне казался слабее, ниже, старше, трусливее, чем он был на самом деле.

С годами это раздражало отца Куциана все больше, и именно это привело его к решению сдать сына Совету в качестве подопытной лягушки. Если бы отец воспротивился этому наказанию за не слишком-то большую, по сути, Куцианову провинность, его клятвы Вефию, произнесенные через год после спешного отъезда из Талимании, до такого наказания бы не дошло. Куциана просто милостиво казнили бы. Но, в отличие от сына, отец приказания вышестоящих никогда под сомнение не ставил, и даже не пробовал оспорить. Так его воспитали. К тому же после того, как Куциану сошел с рук отказ подчиняться государству, отказ от принятой в государстве ветви веры оказался последней каплей.