Глава 1, в которой из дворца сбежало аж две принцессы

У меня жутко чесался нос.

Окно было открыто настежь, будто бы идеально прозрачные стекла могли бы помешать утренним лучам солнца проникнуть в комнату. За окном истошно орали птицы и переговаривались хрипло гвардейцы. Легкий ветерок играл с будто бы случайно выпавшим из моей прически локоном. Периодически его приходилось украдкой выплевывать.

— Принцесса Малиалика, прошу вас, не соблаговолите ли вы голову чуть повыше? Вот так… Плечики расправьте, подбородочек, подбородочек держите! Отлично-отлично! Так и стойте.

Я покорно проделала все, что требовал портретист, хотя так и подмывало топнуть ногой и рявкнуть, что мне это до фей рогатых надоело. Но я же средняя принцесса. Первая дочь может быть капризна и властна — на то она и первенец. Третья дочь, младшенькая, балованная, тоже вправе закатить истерику. Но я — вторая, средняя. Вторые дочери всегда послушны и терпеливы.

Поэтому я, как последняя идиотка, встала в пять утра, уделила утреннему туалету какой-то час и пошла позировать. Сейчас уже почти девять  — не так давно я слышала, как за окном сменяли караулы, значит, я простояла здесь уже часа три, не меньше…

Ничего. Скоро солнце поднимется достаточно высоко, «тот, особый, утренний свет» исчезнет, и я наконец смогу шевелиться. И почему в Талимании летом солнце встает так рано? Кто придумал восход солнца в четыре часа утра? Солнце, наверное, неживое, и, значит, им все-таки заведует Вефий. Выходка как раз в его стиле. Сестра его, богиня мудрости Веда, что заведует живым, на такие мелкие пакости не разменивается, а других Богов в нашем мире нет.

— Принцесса! Можете расслабиться! — прервал мои размышления о Богах и Божественном портретист, — на сегодня работа над вашим свадебным портретом закончена!

Я с облегчением отлепилась от манекена, с которым все это время простояла в обнимку, и который должен был символизировать моего будущего супруга. Манекен был деревянный и на мой вкус чересчур массивный — сомневаюсь, что мой муж будет настолько широкоплечим и высоким. Но зарекаться смысла нет. Этого никто предсказать не в силах. Кроме Вефия, конечно.

На полпути к двери желание посмотреть, что же все-таки получилось, впервые за последние две недели все-таки перевесило желание сбежать отсюда побыстрее.

— Мастер, — вежливо спросила я, — а можно?..

— Конечно-конечно! — угодливо склонился тот.

Он подхватил меня под локоть и подвел к подсыхающему холсту.

На картине была изображена я. Сходство было потрясающим, будто я смотрюсь в зеркало: те же серые глаза, тот же нос, как шутила когда-то Валька «прямым углом» ровный, без намека на горбинку или вздернутость, родовой нос Хабрасо, те же тускловатые русые волосы, убранные в обманчиво-небрежный пучок… да, портретист ничего не приукрасил, как я и просила, зря я боялась. Роста среднего, плечи широковаты, ноги коротковаты — сними с меня платье и украшения, сними с меня всю ту краску, что горничные накладывают на меня по утрам слой за слоем, переодень во что-то менее вычурное и богатое, смешай с толпой, и никто меня и не заметит.