Он тогда сидел под кроватью, больной, потерянный. Она проснулась, чувствуя, что где-то рядом кому-то живому и разумному плохо. Заглянула под кровать — а там лягушка, самая настоящая лягушка, только почему-то почти сухая, теплая. Далька сразу поняла, что это не простая лягушка, потому что не думают лягушки, а эта — думала. Да и коронка у него на голове была.

Далька не знала, как в эту едальню попал королевский лягух, но она об этом и не задумывалась. Просто вытащила его из под кровати, облила из ладошек водой, хотела чмокнуть, но вспомнила, что слишком маленькая, не сработает.

Далька немножко подумала и решила, что раз Лика в свадебном побеге, то обязательно должна встретить своего суженого. Что это, наверное, Вефиево провидение. И тут же за сестрой побежала.

Размышляла она вслух, не забыв представиться. Чтобы лягуху не страшно было.

Лика чмокнула, хоть и трусила при этом порядочно. Ну так сестра всегда трусила, иногда чуть больше, иногда чуть меньше, но всегда. Для этого не надо было становиться ведьмой, Далька давно заметила.

А затем начались странности — Куц Лику явно узнал, а Лика реагировала на него, как на незнакомца. Испугалась еще больше, чем обычно.

А потом Лика исчезла, а Куц с Лером ссорятся. Какие-то пологи, какие-то любящие сердца… К сожалению, знание, похоже, не гарантировало понимания: Далька что-то никак не могла разобраться. По всему видно было, что между ними была какая-то романтическая история, может, даже, как в книжках, с погонями и поцелуями. Но почему Лика-то ничего не помнит, разве подобное вообще можно забыть?

— Куц, — решила она спросить прямо, — а ты где с Ликой познакомился?

Она очень старалась не провоцировать голос на ответы — и тот, кажется, подуспокоился. По крайней мере, Далька почти перестала чувствовать, как носятся мысли в чужих головах.

Тот не стал врать. Видимо, понял, что Дальке врать бесполезно.

— Во дворце. Вашем.

— А как?

— Поздоровался.

— А…

— Даль, я не хочу рассказывать, — резковато сказал Куц. —  Сейчас не время. Лика исчезла… Королевской ищейке стоит перестать трепать моих предков и переключиться на что-то поважнее.

Далька поняла, что ничего больше у него не узнает, поэтому обернулась к Леру.

У него было какое-то странное выражение лица. Он рьяно растирал переносицу —  в его случае этот жест выдавал волнение.

— Лер, а почему тебе можно называться Релом? Не накажут?

И тут ее пронзило чужой горечью, чужой бедой и чужой обидой. Она поспешно выставила перед собой ладони.

— Нет, нет, забудь, не говори!