«Я замужем, — думала Мари-Жозеф. — Меня венчал сам папа римский, меня вел к алтарю сам король Франции и Наварры… а я совершенно равнодушна к этой чести. Единственное, что мне важно, — это то, что я люблю Люсьена, а он любит меня».

Однако он мало походил на влюбленного. Сидя на приоконном диванчике, он, пока она собирала свои скудные пожитки, рассеянно поглаживал кота и глядел в пространство. Мари-Жозеф готовила для Геркулеса корзину, и тот подозрительно косился на ее манипуляции.

— Вы можете жить отдельно от меня, — предложил Люсьен.

Мари-Жозеф удивленно воззрилась на него.

— У вас будет свобода, приданое, возможность заниматься наукой. Я должен покинуть двор и никогда вас не побеспокою…

— У нас будет настоящий, а не фиктивный брак.

— Но, любовь моя, — посетовал он, — не забывайте, я больше не граф де Кретьен. Я всего-навсего Люсьен де Барантон.

— Мне все равно.

— А мне нет. У меня ничего нет, я нищий. Я ничего не могу вам дать. Ни титула, ни богатства, ни детей.

— Ну, все-таки нищета нам не грозит, обещаю! Однако я предпочла бы нищету с вами роскоши с другим. Нищета с вами — это свобода и сердечная склонность, забота и любовь.

Она взяла его за руки, на которых уже не было колец.

— Я была бы счастлива родить дитя, исполненное вашей храбрости и благородства. Но не буду вас мучить.

Она провела кончиком пальца по его брови, по щеке.

— Надеюсь, что когда-нибудь вы передумаете.

Люсьен поцеловал ее ладонь, приник губами к ее губам и неохотно отстранился, вместе с нею предвкушая блаженство.

В комнату вошел Ив, неся свои вещи и ящик для живописных принадлежностей Мари-Жозеф. Он улыбался. Люсьен попытался вспомнить, когда же он последний раз видел Ива улыбающимся. На пирсе в Гавре, так давно и так недавно, когда он передавал плененную русалку его величеству.