Уэстон и Коттон

Незатейливое строение, к которому подошли Ассовум с женой, было построено каким-то переселенцем, остановившимся здесь на некоторое время. Затем ему пришлось покинуть это жилище из опасения, что его хижину затопит первым же наводнением, которые так часты в этой местности. Стены хижины и потолок, подпертый толстым центральным столбом, были довольно прочны. Печь, хотя и без трубы, была также в порядке. Недостаток же дымоотводной трубы восполнялся обилием щелей и отверстий в стенах, так что свободно разгуливавший по помещению сквозной ветер мог прекрасно выдувать через них дым, скоплявшийся в помещении.

Ассовум, прибыв к хижине, поторопился перенести убитого оленя внутрь ее. Поправив сорванную ветром с петель дверь и еще раз внимательно осмотрев всю хижину, вождь сказал жене:

– Помещение еще очень хорошо. Пусть Алапага ждет здесь возвращения мужа! Когда она вернется с проповеди, то пусть снесет моему белому больному другу оленины. Ассовум вернется, вероятно, раньше, чем начнут петь птицы.

Краснокожий, сделав это распоряжение, не промолвил более ни слова, также молча направился к лесу и исчез в чаще деревьев. Проводив мужа, Алапага тотчас же принялась за работу. Срубив несколько гибких ветвей своим острым, красивым томагавком, висевшим у нее на кушаке, она развесила на них куски оленины; потом индианка набрала в лесу сухих листьев и сучьев и развела огонь. Когда он достаточно прогорел и образовались угли, Алапага, нарезав мясо на тонкие ломти, стала их жарить.

Между тем погода становилась все хуже и хуже. Пошел мелкий дождь, задул довольно сильный ветер. Усевшись перед огнем и наблюдая за жарившимся на углях мясом, Алапага запела священный псалом, которому научилась у своих белых друзей, не предполагая, что ее может кто-либо услышать.

Однако окрестности оказались вовсе не так безлюдны, как полагала Алапага. Пока индианка занималась своими хозяйственными делами, невдалеке от хижины вышел из лесу на дорогу молодой человек, внимательно осматриваясь по сторонам. Он все время старался идти по колеям дороги, видимо, заботясь, чтобы не оставить на сырой земле следов. Временами он отходил от обочины дороги к лесу и шел там по опавшим листьям, внимательно рассматривая, не оставляет ли за собой слишком заметных следов. Становилось холодно. Прозябший незнакомец потирал руки, хлопал себя по бедрам, но не мог согреться. В то же время он тревожно поглядывал в одну сторону, точно поджидая оттуда кого-то. Нетерпение его возрастало.

Наконец к нему подошел давно ожидаемый спутник, плотно закутанный в плащ. Старая шляпа с широкими полями была надвинута на самые глаза. Подойдя к ожидавшему его юноше, он дружески хлопнул его по плечу.

– Послушайте, Уэстон, – сказал он, – вам, по-видимому, чертовски холодно. Но почему вы не запаслись плащом, как я? Ведь я говорил вам, что плащ необходим в дороге. Вот не послушались, теперь и мерзнете. Вы ничего не слыхали?

– Нет! – сердито отвечал тот. – Они, пожалуй, и сегодня не придут. Скверно же мне придется без одеяла и огня; провести ночь под открытым небом! Этак можно и издохнуть!

– А что сказал бы на это шериф, теряющий с вашей смертью двадцать долларов награды за поимку? – насмешливо спросил Коттон. – Полно, дружище, не унывайте! Теперь нам уже недолго осталось ждать. Роусон знает эту местность как свои пять пальцев, да и Джонсон – парень не промах. Они выпутаются из любой передряги. Насколько мне помнится, Роусон хотел завтра утром читать проповедь на одной из ближайших ферм, а раз он это действительно хотел, то поставит на своем и будет там к назначенному времени, иначе подобное опоздание может возбудить нежелательные для него толки. Я, собственно говоря, терпеть не могу этого пройдохи методиста, но следует ему отдать справедливость, он прекрасно умеет обделывать свои делишки.

– Знаете, убийство Гитзкота сильно взволновало местное население. В нем подозревают Брауна, но поговаривают и о вас, дружище!

– Обо мне? Да я-то тут при чем? Ведь мне даже ни разу не приходилось встречаться с Брауном! Кажется, теперь все преступления, совершающиеся в штате, приписывают мне. Много чести!

– Не надо злиться, дорогой мой, – успокоительно сказал Уэстон. – Вас вовсе и не думают обвинять в убийстве, говорят только о краже.

– Да при чем же тут кража?

– Говорят, будто у убитого Гитзкота была с собой изрядная сумма – долларов четыреста, – вырученная за только что проданных лошадей. Так вот этих-то денег и не нашли при убитом.

– Это действительно паршиво, черт побери! Убить самого свирепого регулятора и подцепить вдобавок кругленькую сумму – вот что я называю одним выстрелом убить двух зайцев. Молодчина, Браун! Только объясните мне, пожалуйста, с чего это ему вздумалось убивать Гитзкота, ведь, кажется, они никогда не были врагами?

– Разное говорят. Одни, например, утверждают, что Гитзкот и Браун ухаживали за одной и той же женщиной, а потому и терпеть не могли друг друга. Впрочем, нам-то что за дело до них?! Нам важен случай, благодаря которому мы избавились от Гитзкота. А кто это сделал и зачем – не все ли нам равно?

– Так-то так. Теперь, знаете ли, пора подумать о том, как бы вывернуться из лап Гарфильда. Он шутить не любит, и если нападет на наш след, то нам несдобровать. Мне кажется, по крайней мере, я бы сумел поймать всякого, догнав его по следам.

– Ну, это мы бы еще посмотрели! – насмешливо воскликнул Уэстон. – В данном же случае нам нечего бояться. Роусон, говорю вам, сумеет выпутаться. Они намерены идти по большой дороге.