Фекла, при каждом шаге размахивая длинными руками-плетями и сильно сутулясь, на ходу наклонялась к новой княгине, беспрестанно тараторя и обрушивая на Настасью ушат нужных и ненужных сведений:

— А по полудню все больше с боярами в гриднице сидит, обсудят там чего важного, да и перекусят, чем Бог пошлет. А княжне мы в трапезной накрываем, а княжича няньки кормили, мал он еще за столом сидеть. А вечеряет князь… — тут Фекла замялась, закашлялась.

— Где князь вечером трапезничает? — насторожилась Настасья.

— Да то в гостях у кого из мужей почтенных, то к себе в горницу прикажет кушанья принести, по-разному. А от прежней княгини, упокой Господь ее душу, рукоделие осталось, — быстро перевела ключница разговор, — и паволока, и аксамит, и нить златая, и иглы годные, так я велю, светлейшая, все к тебе снести.

— Не надобно, — у Настасьи неприятно перехватило дыхание, — княжне отдай, ей от матушки приятно будет взять, а у меня все свое привезено.

— Ой, да Параскева наша к рукоделию не больно-то охочая, — ворчливо отмахнулась Фекла, — усидеть долго не может, только нитки изорвет.

— Все равно отдай, — Настасье не хотелось брать вещи покойницы, она и так чувствовала себя захватчицей.

— А хозяйство у нас невеликое, — продолжила ключница, — я все покажу, да за все отчитаюсь, как положено. И на торг княгиня Ефросинья ходила, не брезговала. Коли, светлейшая, захочешь, так я и тебя сведу.

Фекла не проявляла враждебности, как остальные слуги, и тем подкупала Настасью. Княжьи холопки смотрели на новую княгиню без почтения, даже с каким-то вызовом, все утро громко шушукались за спиной, так, что Настасья слышала обрывки фраз: «Не пришел… смугла, что поганая, наша-то беленькой была… да любой бы не пришел, ежели б ему на голову крынку одели, дикая». Никто Настасье не сочувствовал, она ощущала себя скоморохом на потеху, только гуслей да дудки не хватало. Хотелось топнуть ногой, как давеча Прасковья, и всех прогнать прочь, но княгиня, собрав всю волю в кулак, делала вид, что ничего не замечает.

И только бойкая Фекла приняла новую хозяйку с почтением и простоватой деловитостью, и Настасья сразу потянулась к ней, нащупывая среди вязкой жижи враждебности, твердую почву.

— На торг я бы сходила, да и град посмотреть хочется, — робко призналась Настасья.

— И то верно, — одобрительно закивала ключница, распахивая пред Настасьей двери трапезной.

Расписанные стеблями трав и цветами стены радовали глаз, комната была просторной и светлой, из приоткрытых окон лился яркий утренний свет. За большим длинным столом уже сидела Прасковья, нетерпеливо покручивая ложку. Настасья выдохнула, изобразила улыбку и решительно вплыла в трапезную.

— Здрава будь, Прасковьюшка, а братец твой откушать изволил, зря ты печалилась. Ненила кашку уж такую добрую состряпала. Ивашка целых три ложки проглотил.

— Всего-то, — протянула разочарованно девочка, морща нос.

— Так полные же, а там, глядишь, и еще съест. И ложку сам в ручки взял, он своей ковырял, пыхтел, как взрослый, а нянька своей кормила, так и поладили, — Настасья хохотнула, призывая и девочку повеселиться, но Прасковья по-прежнему смотрела на нее волчонком, хмуря белесые брови.

Настасья замерла у стола, куда же сесть? Матушка Елена всегда садилась по левую руку от отца, но Настасья вроде бы как и не настоящая княгиня, пренебрегаемая, может лучше отсесть на другой край стола, захочет князь, так позовет рядом присесть?

Холопки начали вносить дымящиеся кушанья, одна из них иронично хмыкнула, заметив растерянность новой хозяйки. «Как же, позовет он! Жди. Чего мне стыдиться, я княгиня венчанная», — и Настасья уверенно села по левую сторону от устланного мехами княжьего места.

И тут в трапезную вошел Всеволод: движения уверенные, резкие, голова горделиво вскинута, лишь по слегка скривленным уголкам губ можно догадаться, что князя терзает жесткое похмелье.

— Фекла, квасу холодного вели подать! — гаркнул он.