— Мне интересно, Денис Васильевич, это какого мудреца, наделенного столь выдающимися государственными способностями, я повелел сослать на каторгу?! Государственного секретаря Михаила Андреевича Сперанского тоже прямо-таки разбирает любопытство — он готов взять сего выдающегося мужа на службу немедленно! Вы только откройте нам его имя, милейший поручик!

Гусар закряхтел, отвел глаза в сторону, его лицо приняло крайне смущенное выражение. Петр с отеческой усмешкой, в которой спряталась малая толика злорадства, молча наблюдал за молодым офицером: «А что же ты хотел, сукин сын? Сочинил два пасквиля, гоголем расхаживал три дня по столице, купаясь в лучах славы, полученной или от недоумков, гордящихся своим пресловутым фрондерством, или от законченных мерзавцев, польстившихся на презренный металл. А тут тебе славы, парень, не будет! Я на тебя ушат воды вылью! Честно сказать, устроил бы хорошую порку, да нельзя, как ни крути, талант у тебя изрядный. Таких, как ты, поберечь стоит, не столь у нас много хороших поэтов, чтобы всех дерзких остракизму предавать!»

— Ваше величество! Я не имел в виду вас, государь! Мудрец — это собирательный образ, который относится ко многим странам. Взять того же Томаса Мора…

— Вы мне налима за корягу не заводите, поручик! Откуда в Англии Сибирь, скажите на милость?!

— Так это тоже нарицательное имя, ваше величество, просто Сибирь для рифмы лучше подходила…

— Угу! — буркнул Петр и с пафосом произнес: — Ради красного словца не пожалею и отца! Так, что ли, поручик?

— Ваше императорское величество, творчество имеет неведомые пути…

— Ой ли?! Сомневаюсь в том я, милейший! Решили в революционера поиграть? Как же, суровенек батюшка-государь, дворянство свое верное изобидел, крепостных у них отобрал! Не дает недорослям девок крестьянских портить на сеновалах да в поместьях штаны просиживать?! Службы от них еще требует, да под пулями!

— Государь, ни мой род, ни я никогда не отказывались от долга перед Отечеством и всегда верно служили вашему величеству!

Поручик побагровел, с самым оскорбленным видом посмотрел на Петра. Правая рука гусара непроизвольно дернулась к рукояти сабли, но пальцы тут же одернулись. Сдержал порыв офицер, ибо в противном случае в этом движении можно было усмотреть намек на цареубийство.

— Это сейчас, поручик, в нынешнее время. А сорок лет тому назад ваш дедушка, царство ему небесное, такие вещицы вытворял со своими крепостными, особо с девками…

Петр злорадно улыбнулся, глядя на сконфуженное лицо гусара, по которому расплылись стыдливым румянцем пятна, и с улыбкой на губах закончил, но жестким голосом:

— Хотя его чудачества можно счесть довольно невинной забавой, особенно на фоне деяний Салтычихи, что умертвила больше сотни дворовых девок и мужиков. Или иных аристократов, что с пистолетами в руках выходили на «охоту» в загоны, где вместо дичи бегали мужики и бабы! Ах, как хорошо они над рабами своими куражились! Многие из этих образованных дворян кресты на шее носили, в церковь ходили, а души православные самым злодейским образом губили. Крепостных за людей не держали, хуже, чем с рабами, обращались!

— Государь, я противник рабства, и поверьте, ваше величество, такие ироды осуждаемы всем дворянством!

— Охотно верю, Денис Васильевич. Потому я до сих пор на престоле, что дворянство, по большому счету, отказалось от рабства. Скажу более того — оно просто не успело привыкнуть к своему положению, ибо вслед за манифестом о вольности последовало и освобождение крестьян. Хотя потребовалось сорок лет, чтобы изжить рабство окончательно. И вот тут ваши стихи, Денис Васильевич, в которых вы выступили рупором части, да-да, именно части, не спорьте, дворянства. Отбросим всякие экивоки в сторону! Скажите мне прямо, поручик — чем вы недовольны и в чем вы меня обвиняете? Говорите честно. Даю вам слово, что этот разговор останется между нами и последствий для вашей службы не будет.

Гусар побледнел, щека непроизвольно дернулась, он медленно выдохнул из себя воздух, будто купальщик, собирающийся прыгать в ледяную воду. Хотя такое сравнение не совсем подходящее — поэт больше напоминал солдата, собирающегося бежать в атаку из спасительного окопа прямиком под смертоносные пулеметные очереди.

— Ваше величество, вы очень многое сделали для России, народ на вас просто молится…

— Оставьте славословие! Вы офицер, а не торговец, расхваливающий залежавшийся товар!

— Ваше величество, пропало семь человек, молодых дворян, которых вы, по общему мнению, тайно казнили. И мне, как и многим другим офицерам, будет интересно узнать, чем они вызвали ваш суровый гнев и в чем виновата их сестра?

— Вы говорите о Зубовых?!