— Не надо про Фрэна! — расхохотался Бринк уже по-настоящему, упоминание о победе над другом сразу улучшило ему настроение. — Это было забавно, когда он носился по всем нашим общим знакомым и занимал деньги, чтобы попасть к тебе. К концу недели, может, соберет.

— Он так беден? — распахнула я удивленно глаза. — Но ведь король отличает его…

— Отличать — одно, а награждать — совсем другое, — презрительно сказал Бринк, позволяя мне расстегнуть пряжку и спустить с него штаны. — Ну, получил Фрэн орден королевского отличия — и что? Это прибавило ему доходов? Нет. Мечом и кулаками махать — тут он мастер, а вот пораскинуть мозгами, — он постучал себя указательным пальцем по лбу, — это тяжеловато для нашего доблестного генерала. Поэтому у меня капиталы в банках и куча облигаций на недвижимость в столице, а у него — один старый дом и ржавый меч в ножнах, прогрызенных мышами.

Я слушала его, поддакивала и согласно кивала, но про себя думала: сколько же надо иметь ненависти и зависти, чтобы вот так пытаться насолить человеку, которого называешь своим другом, да ещё злорадствуя, глядя на дело своих трудов? Люди — странные существа. И они ещё называют нас, лисиц, подлыми и коварными! Трижды «ха-ха»!

Одновременно я сняла с Бринка сапоги, а затем и подштанники, раздев догола. Он упал спиной на постель и заложил руки за голову, уставившись в потолок и предоставив мне «утешать». К чему я и приступила.

Сев на него верхом, я начала тереться лоном о мужской член — ещё мягкий, бессильно лежавший, похожий на сонную сытую змею. Но мне предстояло пробудить в этой змее голод, который потом нужно было утолить.

— Бедный, бедный господин Барт, — нашептывала я, потираясь об него и сама загораясь от этих прикосновений, — как бы я хотела помочь вам, избавить вас от всех тяжелых дум…

Постепенно член начал отвердевать, а Бринк проникся моими «утешениями». Он уже смотрел не в потолок, а на меня, и в глазах загорелись звездочки — верный знак, что мои утешения ему по душе. Ну или по члену — если говорить точно.

— Все женщины — обманщицы, — изрёк Бринк трагическим тоном.

Наверное, он рассчитывал, что шлюха из борделя бросится разуверять его в этом, чтобы польстить самолюбию клиента, но я только усмехнулась:

— Точно, мы такие, — ответила я ласково, потираясь о него всё с большим жаром, и между нами уже всё было влажно — и от моего желания, и от желания клиента. — Но с этим надо смириться.

— Смириться? — на этот раз усмехнулся он.

— Как же иначе? Придется вам, серьезным и суровым мужчинам, принимать нас, женщин, такими, как мы есть. Иначе вам будет очень, очень одиноко.

— Такими, как есть… — взгляд его опять затуманился, а потом он отрывисто сказал: — Жена изменила мне.

— Госпожа Сесилия? — спросила я осторожно.

— У меня только одна жена, — произнес он с досадой. — Отомстила мне, проклятая баба. Теперь весь город знает… — он резко замолчал и закрыл глаза.

«Весь город знает, что ваша гордая голова украшена рогами, — закончила я за него. — И признайся уже, что тебя больше задела не измена, а то, что о ней все узнали. Сам-то ты беззастенчиво просаживаешь семейные денежки в борделе».

— Она сама призналась? — продолжала я острожные расспросы. — Может, это всего лишь грязные слухи?

— Признается она! — сказал он с отвращением. — Всё отрицала, но ничего вразумительного не ответила. А я тут больше верю её любовникам — они тупые деревенские парни, просто притащились ко мне домой, чтобы с ней встретиться. У них в головах — мышиные мозги, ничего не соображают кроме как присунуть кому-нибудь. Как она могла польститься на таких?

— Странно, — я продолжала ласкать его лоном и поглаживала ладонями по груди, задевая соски и чувствуя, как они становятся тверже под моими руками, — не могу понять госпожу Сесилию. Как можно изменить вам, господин? Ведь вы такой красивый, добрый, так хорошо знаете женщин… Может, вы оттолкнули её своей холодностью?