Визит Скоропадского в Финляндию не состоялся: Маннергейм чрезвычайно осторожен даже в переписке – что уж говорить о встречах с белоэмигрантами. Слишком близко находится Советская Россия, и в Хельсинки, естественно, хватает глаз, наблюдающих за ним. К тому же теперь он занимает пост председателя Совета обороны Финляндии; открытые контакты с отставным гетманом повредят его репутации и делу, которому он служит – укреплению обороноспособности армии. Но старые приятели все же встретились через месяц, в Берлине. Черновик письма Маннергейма Скоропадскому – узкие полоски бумаги, исписанные карандашом, прямым четким почерком, без единой грамматической ошибки. Барон до конца дней своих писал по-русски в старой орфографии, как и все его русские корреспонденты: то было их общее прошлое, некий культурный код уходящего мира, упрямо не желавшего сдаваться. Эти разрозненные листки дают нам представление о содержании берлинских бесед Маннергейма и Скоропадского.
Г. Маннергейм – П. Скоропадскому5 июля 1932 г.
…Лишь теперь, наконец, удалось мне ознакомить кого следует с высказанными тобой при встрече нашей в Берлине взглядами о современном положении в Восточной Европе и предположениями о предстоящих там в недалеком будущем событиях. Из того внимания, с которым слушали мой рассказ, вывожу заключение, что интерес к соседям за эти годы отнюдь не остыл.
Угроза советского империализма слишком явна, чтобы не сочувствовали всякому предприятию, которое способствовало бы ослаблению этой опасности.
При этом, однако, считают необходимым воздерживаться от всего, что могло бы возбудить подозрительность восточных рубежей и повлечь за собой последствия, формы и размеров которых нельзя предвидеть. Из этого выходит, что рассчитывать нельзя на прикомандированных офицеров. Высказывалось мнение, что прикомандирование к какой-либо другой, материально лучше обставленной армии, могло бы дать тот же самый, если не лучший результат.
Те же соображения диктуют отношение и к другим тобой возбужденным вопросам. О деньгах и думать нечего. Переживаемый кризис наложил свою мертвую руку на жизнь страны, марка на этой неделе тронулась вновь, и не вверх конечно, а вниз.
Как видишь, сочувствия и симпатий – миллион, но и все! «Жомини да Жомини, а о водке ни полслова»[327]. Меня просили передать, что Твое имя настолько известно, что твой приезд вызвал бы в настоящее время слишком много толков и мог бы в конце концов принести твоему делу здесь больше вреда, чем пользы. Зато отнеслись бы с живым интересом ко всяким публикациям и пропаганде через печатное слово*. Конечно, не исключена возможность помочь тому или другому в случае пограничных затруднений, но не иначе, как рассмотрев каждый случай «in casu».
Жалею, что не могу передать тебе ничего более отрадного, но признаюсь, как я, впрочем, говорил уже в Берлине, что я не ожидал многого.
Благодарю еще раз за приятно проведенный вечер в Берлине и шлю сердечный привет.
Г. М.
*Об этом деле думаю, что можешь с успехом использовать мою землячку. Зная хорошо многих здесь, она может быть тебе очень полезна[328].
П. Скоропадский – Г. Маннергейму[Без даты.]
Дорогой Барон, спасибо Тебе за твое письмо от 5.VII–1932.
Скажу тебе откровенно, что уже после разговора с тобою мне общее положение затронутого мною в разговоре вопроса стало вполне ясным.
Я считаю, что мое дело еще недостаточно созрело для того, чтобы можно было серьезно рассчитывать на другое отношение со стороны тех лиц, с которыми ты говорил у себя.
Это, однако, не убавляет моей энергии, а потому я буду стремиться всячески использовать твою землячку и при первом же удобном случае воспользуюсь также разрешением, указанным тобою в последнем абзаце деловой части твоего письма.
Спасибо Вам и за это от души. А там – увидим!
Я до сих пор не послал тебе memorandum, о котором мы говорили. Сделал я это сознательно, так как хотел выяснить еще некоторые вопросы, которые могут быть полезны для уяснения тобой всего нашего дела.
Когда эти вопросы будут мною выяснены, я позволю себе направить тебе такой memorandum через лицо, о котором мы говорили, или через землячку.
Мне совестно, что я тебя так плохо накормил у Hillert"a, он положительно никуда не годится. Если будешь снова проездом в Берлине, пожалуйста, предупреди меня, я составлю тебе более продуманную программу действий и, надеюсь, более удачную.