«Марианна» – новейший океанский лайнер, больше походил на отель, чем на корабль. Пассажиры первого класса радовались, что следующие шесть дней – именно столько займет путь до Нью-Йорка – они будут окружены роскошью. Лили казалось, экипаж больше времени проводит, отвечая на глупые вопросы пассажиров, нежели за работой.

Генриетта тоже не была единственным питомцем на борту. По палубе то и дело сновали собаки, а одна пожилая пассажирка первого класса взяла с собой в путь попугая, который уже умудрился дважды от нее улететь – хотя в пути они были всего полтора дня.

Стюард пытался убедить миссис Арчибальд, что вечером попугай должен остаться в ее каюте, но его слова лишь возмутили пожилую даму. Но от других пассажиров уже поступали жалобы: прошлым вечером во время концерта попугай решил, что у него прекрасный тенор и ему стоит присоединиться к оркестру, после чего в зале раздался его пронзительный визг. Сейчас же миссис Арчибальд сидела в удобном кресле у музыкального зала, хмурилась и раздражала официантов своим настойчивым желанием попробовать особый вид чая, которого на борту не было.

Лили и Джорджи сидели на последнем ряду в музыкальном зале, стараясь не привлекать к себе внимание, будто так все и должно быть. Они даже отговорку придумали: если кто-то их о чем-то спросит, они ответят, что Колетта попросила их приглядеть за Генриеттой. Мопс просто не могла усидеть в каюте и почти все время проводила на палубе, развлекая и восхищая пассажиров. Лили волновалась, что Генриетта забудется и ненароком попросит женщину, воркующую над ней, почесать ей за ушком.

– Это настоящее дерево? – спросила Джорджи, рассматривая огромную пальму, растущую, по-видимому, из пола. Генриетта подбежала к дереву и обнюхала его.

– Да, настоящее! – шепнула собачка. – Оно в горшке, его просто не видно, – добавила она и снова побежала между рядов с уютно устроившимися пассажирами, притягивая восторженные взгляды и принимая протянутые конфетки и кубики сахара.

– Похожая пальма была в театре. Помнишь? У жонглеров! Номер назывался «Тысяча и одна ночь». Интересно, дворец королевы Софии внутри так же красив, как этот корабль? – задумчиво спросила Лили и захлопала, когда на сцену вышла Колетта.

Публика была от Колетты в восторге. На лайнере она впервые попробовала петь оперные партии, чем просто восхитила пассажиров, мгновенно почувствовавших себя ценителями высокого искусства. Судовой казначей попросил Колетту дать днем еще один, внеплановый, концерт, хотя изначально все выступления назначили на вечер.

– И это просто восхитительно, я очень рада, – сказала Колетта, когда они с девочками вернулись в каюту. Генриетта осталась в коридоре и следила, чтобы Лили и Джорджи никто не заметил. – Только вот у меня с собой очень мало вещей, придется перешить какое-нибудь платье. Нельзя дважды надевать одно и то же!

– Мы поможем! – воодушевилась Лили. Она чувствовала себя виноватой – ведь это из-за них с сестрой в сундуках не хватило места для платьев, да и помочь с пошивом Лили не сможет, она совсем не умеет шить в отличие от Джорджи!

– Видели в первом ряду пожилую даму? Которая все время злится? – спросила Генриетта.

– Ты про даму с попугаем? – с улыбкой спросила Колетта. – Конечно, видела. Надо было одолжить у нее несколько платьев. Уверена: она носит парик. Эти фиолетовые волосы не могут быть настоящими!

Генриетта фыркнула:

– Мне тоже так показалось. Не уверена, что это парик, но волосы точно ненастоящие!

– О чем ты? – удивилась Лили, посмотрев на мопса.

Генриетта запрыгнула на кресло и застыла, будто фарфоровая. Она всегда так делала, когда собиралась сказать что-нибудь важное.

– Что-то с ней не так. Я не знаю, что именно, но в этой даме есть нечто странное.

Джорджи раздраженно покачала головой.

– Конечно, она будет странно себя вести, у нее такой отвратительный попугай! И деть его она никуда не может, мы ведь плывем в океане!

– Попугай мне тоже не нравится. – Генриетта, склонив голову набок, посмотрела на Лили. – В его запахе есть нечто необычное. В смысле, он вообще не пахнет, это и необычно. От попугаев всегда воняет. А когда два матроса гонялись утром за ним по палубе, у него ни одно перо не выпало!