Испытание наступит, когда западные союзники осуществят освобождение Франции, которое они обещали Сталину на саммите в Тегеране в конце 1943 года. В прелюдии к высадке в июне 1944 года на французском побережье Нормандии де Голль сосредоточился на том, чтобы избежать гражданской войны между своими войсками и политическими силами внутри Франции, представлявшими Сопротивление. Это было тем более важно, что его американские и британские партнеры, хотя и неохотно приняли его контроль над существующей французской армией, еще не были готовы рассматривать его как равного себе в будущем управлении Францией. И Рузвельт, и, в меньшей степени, Черчилль стремились отложить принятие окончательного решения по этому вопросу до окончания войны. Рузвельт поделился своим прогнозом политической эволюции Франции с военным министром Генри Л. Стимсоном: «Де Голль потерпит крах... По мере освобождения будут возникать другие партии, и де Голль станет очень незначительной фигурой».
Несмотря на триумф де Голля в деле сплочения французской заморской империи на своей стороне и преодоление Жиро, бросившего вызов его лидерству, контроль свободной Франции над метрополией был не предрешен. В начале немецкой оккупации власти Виши пользовались значительной поддержкой населения. Группы внутреннего Сопротивления начали объединяться в более крупные отряды только после высадки союзников в Северной Африке. Среди сил Сопротивления коммунисты были лучше всего организованы; присутствие социалистов также было значительным. В итоге различные внутренние группы так и не объединились под единым командованием.
Кошмаром де Голля было то, что союзные войска, войдя во Францию, могут сформировать переходное правительство и исполнить предсказание Рузвельта. Поэтому было очень важно, чтобы он появился во Франции при первой же возможности до создания такого правительства и в Париже как национальная фигура, преодолевающая разногласия Третьей республики.
6 июня 1944 года американские и британские войска высадились в Нормандии, вскоре создав плацдармы длиной 100 километров и глубиной 25 километров. Пройдет шесть недель, прежде чем удастся собрать достаточные силы союзников и сломить упорное сопротивление немцев.
Де Голль не стал ждать так долго, чтобы начать устанавливать свою власть. Со дня высадки он настаивал на посещении захваченной территории. Черчилль неохотно согласился на посещение британского сектора, поручив британскому командующему генералу Монтгомери встречать де Голля не на аэродроме на французской земле, а в британском штабе.
Эта мелочь оказалась полезной для цели де Голля, которая заключалась в установлении его личного политического присутствия. 14 июня, после краткого визита в британскую штаб-квартиру, он отправился в Байе, крупнейший город (население 15 000 человек) на захваченной британцами территории. Там де Голль отказался выпить бокал шампанского от все еще остававшегося там субпрефекта Виши, отстраненно поприветствовал местных вишистских сановников и направился на центральную площадь, чтобы произнести свою первую речь на земле метрополии. В тени великолепного средневекового собора Байе он обратился к собравшимся так, как будто они были членами французского Сопротивления на протяжении всей войны ("Вы никогда не прекращали [сражаться] с начала войны") и как будто он имел право отдавать им приказы:
Мы будем продолжать вести войну нашими сухопутными, морскими и воздушными силами, как мы делаем это сегодня в Италии, где наши солдаты покрыли себя славой, как они будут делать это завтра в метрополии. Наша империя, полностью собранная вокруг нас, оказывает нам огромную помощь. . . Я обещаю вам, что мы будем продолжать войну до тех пор, пока не будет восстановлен суверенитет каждого сантиметра французской территории. Никто не помешает нам сделать это.
Мы будем сражаться вместе с союзниками в качестве союзника. И победа, которую мы одержим, будет победой свободы и победой Франции.
Не было никакого упоминания о британских войсках, которые фактически освободили Байе, или об американских силах, которые понесли многие потери во время высадки. Де Голль стремился превратить в сознании своих слушателей то, что, по сути, было англо-американской экспедицией, в единственную французскую победу. Посещая Байе, он стремился не столько претендовать на территорию страны, сколько воззвать к ее духу. Не в последний раз он пытался убедить своих слушателей принять за Евангелие рассказ, имеющий мало общего с реальностью.
Де Голль завершил свой визит в высшей степени политическим жестом. Расставаясь с Монтгомери, он почти вскользь заметил, что некоторые из его партии остались. Монтгомери сообщил об этом эпизоде, добавив: "Я понятия не имею, какова их функция". Но де Голль знал: они должны были установить его власть с помощью нового гражданского правительства.
В последующие два месяца де Голль стремился укрепить свое положение среди союзников и посетил Рим, чтобы встретиться с французскими войсками из Алжира, которые присоединились к итальянской кампании союзников. После этого он нанес свой первый визит в Вашингтон, чтобы улучшить отношения со своим американским союзником. Оставалось всего четыре недели, чтобы подготовиться к кульминации трех лет потрясений, надежд и амбиций - быть принятым в качестве воплощения французской политической легитимности на французской земле.
Париж был единственным местом, где это можно было сделать, и только в ретроспективе его триумф там кажется неизбежным. У него не было собственных вооруженных сил. Силы Свободной Франции, которые, благодаря генералу Омару Брэдли, возглавили последние подступы к Парижу, находились под командованием союзников. Сопротивление к тому времени было достаточно сильным, чтобы самостоятельно бороться с немецкими оккупационными силами. Тем не менее, де Голль прибыл не для того, чтобы отпраздновать победу над немцами, а чтобы провозгласить свою миссию.
После прибытия на машине в Париж 26 августа 1944 года он остановился на площади Монпарнас, где Сопротивление приняло капитуляцию немецких оккупационных сил в городе, чтобы поблагодарить генерала Леклерка из дивизии "Свободная Франция". Оттуда он отправился в офис Министерства обороны, где он проработал в должности заместителя министра ровно пять дней до того, как отправился в ссылку в Лондон. Он обнаружил, что с момента его отъезда не было передвинуто ни одного предмета мебели, даже занавески. Де Голль воспринимал прошедшие четыре года как многоточие в истории Франции. В своих мемуарах он напишет: «Ничего не было, кроме государства. Моим долгом было восстановить его».
Чтобы символизировать непрерывность французской истории, следующей остановкой де Голля стал отель де Виль (резиденция городского правительства Парижа), поскольку там были провозглашены Вторая и Третья республики. Многие ожидали, что он провозгласит Четвертую республику, положив конец Третьей, проигравшей войну. Но это было бы противоположно его замыслу. Когда Жорж Бидо, титулярный глава Сопротивления, спросил, провозгласит ли де Голль республику во время своего визита в Париж, он ответил отрывисто: «Республика никогда не прекращала своего существования.... Почему я должен ее провозглашать?» - намерением было создать новую политическую реальность для французского народа, прежде чем провозглашать ее природу.
Де Голль был встречен в гостинице "Отель де Виль" эмоциональными речами Бидо и Жоржа Маррана, вице-президента парижского Комитета освобождения и высокопоставленного члена Коммунистической партии. Он ответил трогательным заявлением о значении этого дня:
Как можно скрыть эмоции, охватившие всех нас, кто находится здесь, у нас, в Париже, который встал на защиту и который сделал это сам. Нет! Мы не будем скрывать это священное и глубокое чувство. Есть моменты, которые выходят за рамки каждой из наших бедных жизней. Париж! Париж возмущен! Париж сломлен! Париж замучен! - Но Париж освобожден! Освобожденный сам, освобожденный своим народом при помощи армий Франции, при помощи и содействии всей Франции, той Франции, которая сражается, единственной Франции, истинной Франции, вечной Франции.
Необычайная метафизическая возвышенность ораторского искусства де Голля выражала его веру в уникальность своей страны. Армии союзников у ворот Парижа, которые милостиво отступили, чтобы позволить свободным французам войти перед ними, не были упомянуты. Не упоминались также Великобритания и Соединенные Штаты, хотя они вели войну с огромными потерями и жертвами. Освобождение Парижа рассматривалось как чисто французское достижение. Провозглашая его таковым, он убеждал своих слушателей, что так оно и есть: создание политической реальности силой воли.
Это кажущееся отсутствие благодарности к освободителям и навязчивый акцент на предполагаемой роли Франции отражали другую цель. Де Голль прекрасно понимал, что большая часть населения Франции свыклась с оккупацией. Подчеркивание этого периода выявило бы слишком много двойственных настроений, а подчеркивание роли американских и британских войск помешало бы его конечной цели - восстановлению веры Франции в себя.
Парад по Елисейским полям, беспрецедентный по масштабам и, возможно, никогда не имевший аналогов в истории Франции по своему пылу, закрепил легитимность де Голля. Он предоставил парижанам первую возможность увидеть физическое воплощение того, что ранее было лишь голосом на Би-би-си. Толпа, восторженная и эмоциональная, наблюдала за необычно высоким офицером, который шел по длинному маршруту от Триумфальной арки до площади Согласия. С делегатом от Парижа справа и Бидо слева, де Голль шел на полшага впереди, явно тронутый, хотя редко улыбался, изредка пожимая несколько рук. На площади Согласия толпа была настолько плотной, что его пришлось везти до Нотр-Дам. В обоих местах раздавались выстрелы снайперов. Как и во время последующих покушений - и как ранее во время войны - де Голль не сделал ни одного движения, чтобы защитить себя, и отказался от комментариев. Непоколебимое физическое мужество, проявленное им в те дни, способствовало укреплению его лидерства во Франции.
Сопротивление было быстро включено в состав нового временного правительства. В частной беседе на следующей неделе после освобождения Парижа де Голль резко оборвал одного бывшего участника Сопротивления, который предварял свой комментарий словами "Сопротивление...", ответив: «Мы вышли за рамки Сопротивления. С Сопротивлением покончено. Теперь Сопротивление должно быть интегрировано в нацию».