— Да так, обычные напряженные отношения между сестрами, — небрежно говорю я. Даже сейчас я вижу перед собой злое лицо Евы, умоляющей выслушать ее. Сейчас мне понятно, что я была слишком горда, слишком ослеплена любовью. Возможно, если бы я тогда послушала ее, все сложилось бы иначе.
— Спасибо за пирог, — говорю я. — Это очень мило с твоей стороны.
— Вздор, — говорит Бетан, невозмутимо восприняв такую резкую смену темы. Она натягивает пальто и несколько раз оборачивает шарф вокруг шеи. — Зачем тогда еще нужны соседи? А теперь ты приходи ко мне в парк трейлеров на чай. И не затягивай с этим.
Это не вопрос, но я согласно киваю. Бетан останавливает на мне взгляд своих темных глаз, и я снова чувствую себя перед ней ребенком.
— Я приду. Обещаю, — говорю я.
Я и вправду так думаю.
Когда Бетан уходит, я вынимаю карту памяти из своего фотоаппарата и перегружаю снимки в ноутбук. Большинство из них ни на что не годятся, но на нескольких прекрасно схвачены надписи на песке на фоне неистового зимнего моря на заднем плане. Я ставлю чайник на плиту, чтобы приготовить еще чаю, но теряю чувство времени и только через полчаса соображаю, что он так и не закипел. Я кладу ладонь на плиту, и тут обнаруживается, что она холодная. Ее опять выбило. Я была настолько поглощена редактированием фотографий, что не заметила, как температура в доме начала падать; теперь у меня бешено стучат от холода зубы и я никак не могу их унять. Я смотрю на пирог с курицей, который принесла Бетан, и чувствую, как в животе урчит от голода. Когда такое случилось с плитой в прошлый раз, у меня ушло два дня на то, чтобы она вновь заработала. При мысли о второй серии этого представления сердце у меня обрывается.
Я заставляю себя встрепенуться. Когда это я успела стать такой жалкой? Когда потеряла способность принимать решения и решать проблемы? Я ведь не такая.
— Правильно, — вслух заявляю я, и мой голос странно звучит в пустой кухне. — Поэтому давай все починим.
Когда в мой дом возвращается тепло, над Пенфачем уже снова встает солнце. Колени у меня занемели от долгих часов ползания по кухонному полу, а волосы вымазаны в кухонном жире. Но вот я ставлю пирог Бетан разогреваться на плиту, и меня переполняет ощущение важного достижения, какое я не испытывала очень давно. Меня не волнует, что это уже не ужин, а скорее завтрак, и что голодные колики сами собой прошли. Я накрываю обеденный стол и, откусывая пирог, наслаждаюсь каждым кусочком.
7
— Пошевеливайтесь! — крикнул Рей Тому и Люси на втором этаже и в пятый раз за пять минут посмотрел на часы у себя на руке. — Мы опаздываем!
Утро в понедельник само по себе было уже достаточным стрессом, а тут еще Мэгс заночевала у сестры и должна была вернуться не раньше ленча, так что Рею сутки пришлось находиться в одиночном плавании. Вчера вечером он — весьма опрометчиво, как оказалось, — разрешил детям посмотреть фильм и лечь поздно, и в итоге в семь тридцать даже всегда бодрую по утрам Люси пришлось поднимать с постели силой. Сейчас было уже восемь тридцать пять, начало рабочей смены. На девять тридцать Рея вызвали в офис начальницы регионального управления полиции, а с такими темпами он и через час будет торчать тут внизу и орать детям, чтобы они поторапливались.
— Шевелитесь!
Рей широким шагом подошел к машине и завел двигатель, оставив входную дверь распахнутой. Через нее тут же бегом выскочила Люси с нерасчесанными волосами, которые спадали ей на лицо, и быстренько проскользнула на переднее сиденье рядом с отцом. Ее темно-синяя школьная юбка была помята, а один из гольфов уже съехал до лодыжки. Через минуту вслед за ней к машине неторопливо вышел Том в не заправленной в штаны рубашке, полы которой развевались на ветру. Галстук он держал в руке и, похоже, не собирался его надевать. Он находился в периоде бурного роста и нес свое вытянувшееся угловатое тело неловко, сутулясь и наклоняя голову вперед.
Рей опустил стекло своего окна.
— Дверь, Том!
— Какую?
Том тупо взглянул на Рея.
— Входную!