Он не хотел ничего видеть. И не хотел ничего знать.
Он боялся.
Боялся, что невозможное окажется правдой.
— Кто я? — прошептал он.
— Ты — неуязвим для оружия и магии. Ты — быстр, как щегол, силен, словно буйвол, верток, будто змея. Ты умеешь биться любым оружием, и можешь драться голыми руками. Говорят, это ты дал богу его силу, а потом убил его.
Глеб ладонями зажал уши.
Но настырные молоточки отбивали ритм, а свернувшаяся змеей пружина вращала шестеренки памяти. И они цеплялись друг за друга, и проворачивались, проворачивались, проворачивались…
Глеб помнил дом. Свою квартиру — большую, трехкомнатную. И еще одну, другую — маленькую, темную, запущенную. Он помнил двор, вид из окон, березу, растущую у подъезда, кусты возле гаражей, где подростки вечерами распивали спиртное, теплотрассу, на которой любили спать бродячие собаки. Он помнил день операции. Была весна, с крыш сбрасывали снег, с карнизов сбивали сосульки, а он шел по улице мимо трепыхающихся флажков ограждения и думал… О чем он тогда думал?.. А у хирурга дрожали руки, а потом бабушка-сиделка баюкала, напевала что-то, и голове работал целый завод, что-то щелкало, гремело, стучало…
Нейроконтактер.
Дыра в голове. Зубастая гребенка контактов, запустившая щупальца в мозг, укоренившаяся в нем.
Мост в виртуальный мир…
Глеб не мог вспомнить, когда в последний раз он подключался к сети.
Нет, он помнил подключения, но все они были одинаково близки. Вернее, одинаково далеки. Какое из них было последним — он не мог определить.
Его память сделалась плоской. В его воспоминаниях не было времени. На них остались лишь отметки — словно даты в углах фотографий.
Да и сами события уподобились фотографиям — кусочки прошлых жизней, выхваченные вспышкой, пойманные объективом.
— Что со мной?
Вся жизнь — череда фотографий.
А между ними — зияющая пустота. Затягивающая. Гулкая. Гипнотическая.
— Что произошло? — Глеб схватил Ирта за грудки, дернул на себя: — Что со мной произошло? Вы можете объяснить? Вы знаете?
— Ты существуешь, — сказал Ирт. Кажется, он сам не мог в это поверить.