Расползлась вспоротая ткань.

Глеб опять рванулся, чувствуя, как нити крепкой сети срезают кожу. Длинная рубаха лопнула, развалились окончательно.

Трезубец скользнул по голому плечу, оставив багровую, разом вспухшую полосу.

Двумя смертоносными винтами закрутились кинжалы в руках Пираньи.

Глеб задергался, затрепыхался, начиная понимать, что из сети ему уже не вырваться, догадываясь, что на этот раз он может проиграть. Может погибнуть…

Навсегда.

Навсегда?..

Невероятная догадка парализовала его. Страшное предположение оглушило сильнее любой палицы.

А что, если эти люди не ошиблись? Что, если он действительно Одноживущий?

Глеб зарычал, забился исступленно, бешено, не обращая внимания на боль, на раны, на кровь. Закружился, заметался, сам не заметил, как вырвал сеть из рук Рыбака, налетел на Пиранью, сбил его на землю — и, будто слепец, проскочил мимо. Он не видел, как машет руками человек в маске смерти, не слышал, как выкликает он имена, и как поднимаются со скамеек испуганные Двуживущие, крадутся, нерешительно переглядываются…

А потом кто-то крикнул:

— Богоборец!

И Двуживущие попятились, а человек в костяной маске поперхнулся.

— Богоборец! — повторился радостный крик. — Это же он! Он!

Три фигуры отделились от колонны — казалось, ожили соломенные манекены.

— Богоборец! — возликовали три голоса.

Глеб покачнулся, теряя равновесие. Но три человека подхватили его, удержали, подперли с боков, прикрыли собой.

Ирт с боевым молотом, крестьянин с секирой и круглолицый здоровяк с мечом.

— Богоборец с нами!

Ноги Глеба подломились, и он осел на арену, не выпуская из рук копье, но понимая, что уже ничего не сможет сделать, даже если сейчас к его шее поднесут тупой нож и начнут медленно перепиливать горло.