– Да, верно, хочу свести его с Ариной, – опережает меня Петя, довольно улыбаясь, словно говорит не о дочери, а так, о каком-то ненужном хламе. – А что? Макеев молодой, симпатичный, да и к дочери моей интерес проявляет. Почему бы и нет?

– Петь, ей только-только восемнадцать стукнуло. – В этот момент отчего-то становится жаль девочку, но с другой стороны – какое мне дело?

– И что? – недоумевает Кшинский.– Думаешь, её матери сколько было, когда мы поженились?

– Ладно, дочь твоя – дело твоё. Узнаю, что смогу. – Делаю пометку в ежедневнике и с шумом захлопываю его, давая понять, что разговор окончен.

 Петя тут же вскакивает и убегает по делам, оставляя мне в нагрузку свою дочь: мои обязанности начинаются здесь и сейчас.

 Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза: моя верная спутница – адская головная боль – снова рядом.

 Ближе к обеду выхожу в коридор. Арина сидит на диване, уткнувшись в телефон. На лице улыбка, а пальчики проворно бегают по виртуальной клавиатуре. Но стоит мне сделать пару шагов навстречу, как она тут же прячет гаджет и нагло так смотрит на меня. Ещё бы, играть роль пай-девочки теперь не нужно: контракт подписан!

– Если какао больше не хочешь, поехали, отвезу домой. – Потираю виски, ожидая, когда подействует таблетка.

– Я не люблю какао, Лерой, – цокает язычком мелкая и встаёт на ноги, моментально оказываясь рядом. – И домой я не хочу!

– Ладно, говори, куда надо, – бросаю беглый взгляд на часы. – В ближайшие семь часов я полностью в твоём распоряжении, а потом – домой и баиньки!

– Это что, предложение? – Она проводит ноготком по лацкану моего пиджака, словно только что прошла мастер-класс по пикапу, а у само́й голосок дрожит. Понемногу начинаю понимать её глупое рвение – получить меня в охранники любой ценой, но её детские влюблённые закидоны терпеть не намерен.

– Слушай сюда, девочка! – рычу, перехватывая её тонкое запястье своей ладонью. – Повторять не буду: любимая женщина у меня есть, а примитивные приёмы по соблазнению отрабатывай на таких же сопляках, как и сама. Уяснила?

 Чувствую, что перегибаю палку. Я груб. И вижу по глазам девчонки, что цель достигнута: она обижена и раздавлена. Пусть так! Знаю по себе, что невозможные отношения лучше обрубать на корню.

  Арина вырывает ручонку из захвата, а у само́й подбородок трясётся, и в глазах явно собираются слёзы. Жду, когда расплачется, топнет ножкой, убежит или, того чище, начнёт угрожать отцом. Но Арина с силой тычет в меня указательным пальцем и зло выплёвывает:

– Однажды ты пожалеешь о своих словах! Домой поехали!

 А уже после разворачивается и семенит к выходу.