Книги

Лер-Лерок и лень-река

22
18
20
22
24
26
28
30

Дело в том, что леМурры – очень общительные существа, и если мне с лихвой хватало общения с ним, то он катастрофически нуждался в подобных себе, одного меня ему было мало. Тогда я понял, что сделаю все, чтобы его спасти. Я начал рассуждать логически, продолжал Танистрофей. – Удивительно, какие в тебе открываются способности, когда ты боишься потерять близкого друга. Я подумал, что если бы это озеро не имело доступа к подземным водам, то вода здесь была бы застоявшаяся, с гнилостным запахом болота. Поэтому, пока леМурр спал, я провел тщательную разведку, и нашел подводную пещеру. Пещера привела меня в открытое море. Странно, но раньше я даже не задумывался над тем, что отсюда можно бежать. Я лишь жалел себя, и не собирался ничего менять. А теперь с такой легкостью, нашел выход из своей темницы. Когда я вернулся, радостный, как первый осенний снег, леМурр тихо спал. Прошел день, а потом ночь, но он продолжал спать. И тут страшная догадка осенила меня. Я понял, что леМурр больше не проснется, я потерял его. Чуждые его природе сумрак и одиночество убили его. Я бережно обнял его пушистое оранжевое тельце и решил вынести на солнце. Горе так ослепило меня, что я не мог думать ни о чем другом. Нежно прижав к себе огненного леМурра я выбрался на свободу. Плаваю я хорошо, поэтому без труда доставил его к берегу. Аккуратно положив своего друга не песок, я продолжал наблюдать за ним из воды.

Ярким, огненным пятном он лежал на песке, пока солнце играло с его блестящим мехом. Я так горевал, что не заметил, как к нему подошли его сородичи, другие огненные леМурры. Они весело защебетали, потом сели вокруг него и затянули свою леМурровую песню. Но что это? Я протер глаза, потому что с трудом верил в то, что происходило на берегу. Огненный леМурр сел. Гомонящие леМурры подхватили его на руки, и унесли в лес. Он увидел меня и в последний момент помахал рукой. Так он выразил свою благодарность за спасение.

Слезы счастья помимо моей воли текли из глаз. Я был по-настоящему счастлив в этот миг. Мой леМурр. Он остался жив. Я просидел там до вечера, все ждал, а вдруг мой леМурр вернется. Но время шло, и никто не приходил. Тогда я вернулся обратно.

– Но зачем, изумился Акула. – Ты ведь был свободен, и мог пойти куда угодно.

– Видишь ли, я и так на свободе, ведь в любой момент могу уйти отсюда. Но это мой дом, здесь все мне мило и знакомо, каждая трещинка, каждая медуза, каждая бабочка.

– А почему ты не найдешь себе новый дом, не такой мрачный?

– Сейчас объясню, устало произнес Танистрофей. – Я не знаю, откуда пошла эта традиция у синекрылов, заниматься постоянным поиском сокровища, а потом прятать его в подземном озере. Я не знаю, почему мокроносы с ними постоянно соревнуются за первенство, но это факт. Каждый год сюда попадает какое-нибудь живое и несчастное «сокровище». И я должен каждого спасти, понимаешь? После того, как я чуть не потерял леМурра, я поклялся себе, что больше не допущу подобного.

– Ты заточил себя добровольно, в этом подземном царстве, для того, чтобы выручать совершенно незнакомых тебе существ, удивился Акула.

– Нет, конечно нет. Я живу здесь, для того, чтобы спасать несчастных жертв синекрылов, а это уже не мало. Ты еще слишком молод, чтобы понять это, удрученно ответил Танистрофей.

После недолгого молчания Акула спросил, – скажи, а не видел ли ты малинок, дело в том, что мы с друзьями разыскиваем их.

– Нет, ответил Танистрофей, в последнее время я общаюсь только с бабочками и медузами. Хочешь, я прямо сейчас провожу тебя к морю, он посмотрел на Акулу.

– Нет.

– Нет?

– Нет. Пока я останусь здесь, с тобой. А то ты того и гляди, помрешь от тоски и печали. Вместе мы что-нибудь придумаем.

– Ты останешься здесь ради меня, Танистрофей заметно повеселел.

– Да.

– Но… Я так тронут, твоим поступком, Акула. Еще никто ничего не делал ради меня.

Сверху к ним опускалось ведро с рыбой, перевязанное веревкой. Танистрофей опрокинул его, и ведро взмыло вверх. А вот и наш обед, довольным голосом сказал он. Они скромно пообедали, но голод утолили.

– И много ты спас народа, спросил Акула.

– Сотню.