Из крахмальной манжеты вытянулась рука – небольшая, словно чужая для такого крупного тела, с длинными фалангами и тонким запястьем. Подобных рук у мужчин я не видела, они явно относилась к другой сущности. Это потом оказалось, что руки сильные, но как оперные тенора в быту говорят на тон ниже, так музыканты, снимая напряжение, отпускают пальцы в безвольное плавание.
– Дон, – представился аспирант.
Рука вяло коснулась моей ладони, не удостоив пожатием, между тем от неё явно исходила странная энергия, вызвавшая ответное покалывание. В голове зазвенело, и я полетела высоко, выше балкона и овальных портретов знаменитых композиторов, прямо под купол зала и оттуда увидела себя – счастливую, рядом с красивым блондином.
Моя жизнь стремительно катилась… куда? Если бы хоть одним глазком заглянуть в будущее. Впрочем, это ничего бы не изменило в настоящем.
3 августа.
Наконец я пришла в себя.
– Ксения.
– О! – с любопытством воскликнул Дон. – Какое мистическое совпадение: я появился на свет в день памяти Ксении Петербуржской, 6 февраля, или 24 января по старому стилю.
– В день ангела, – уточнила я, уверенная в своей правоте.
– Нет, памяти. Когда она родилась и когда преставилась, точно неизвестно. Где-то конец XVIII-го – начало XIX-го века.
Я сконфузилась:
– Откуда это известно?
– Читал православный календарь.
Вот это да! Студентка-гуманитарий даже понятия не имела о чём-либо подобном. Именно от Дона я потом узнавала вещи, которые любопытствующим открылись только после доступности спецхранов. У воспитанных в эпоху советского единомыслия интеллектуальный багаж обкусан со всех концов вбитыми в голову псевдосмыслами, родительским невежеством и воинствующим атеизмом, который Вольтер по опасности приравнивал к фанатизму, называя эти явления двумя чудовищами, способными пожрать общество, что и происходило на протяжении 70 лет в России. Но при советах Вольтер считался вздорным старикашкой, приятелем Екатерины II. Историю писали дрессированные учёные, основное место в ней занимала большевистская идеология и безвредные бесполезные факты, вроде слонов Ганнибала. В седьмом классе на уроке истории я так осрамилась, что запомнила на всю жизнь: отвечая у доски о причине крестовых походов, сказала, что рыцари шли освобождать от неверных гроб «исподень» – слово, по крайней мере, хоть сколько-нибудь мне понятное, про «господень» я ни от кого не слыхала. Прости меня, Боже, не ведала, что говорила.
Ничего этого я тогда, конечно, не подумала, так, мелькнула мысль о ничтожности собственных знаний, зато сердце бешено колотилось под влиянием невидимых волн, исходивших от златокудрого беса. Но надо что-то сказать, чтобы не прервалась тонкая нить возникшего притяжения.
– А Дон – это прозвище?
– Нет. Сокращённое от Донат, что на латыни значит «подаренный». Отец решил назвать меня в честь деда, а маме всё равно, я у неё седьмой.
– Ух, ты!
– Ничего особенного, Карузо был девятнадцатым. В нумерологию верят обиженные судьбой. А вы часто здесь бываете? Обожаете классику? – спросил аспирант чуть насмешливо.
– Да, – сказала я, подстраиваясь под его иронию. – Неровно дышу.