– Зачем я тебе все это рассказываю, если ты явно не заинтересована делать то, что мне надо? Объясню. Затем, Эмили, что я хочу, чтобы ты поняла, насколько сильна моя мотивация.
Она сказала:
– Да, Ли? Сама идея, что ты сможешь
– О, я понимаю, что ты не шестнадцатилетняя девчонка. Я и не жду, что и в этот раз все будет легко. Я слышал, что ты усердно работала над своей защитой. – Он принялся расстегивать ремень. – Дело в том, Эм, что в глубине души я уверен: ты осталась прежней. Я думаю, ты очень уязвима. Ты пала жертвой идеи, что лучшая защита – это нападение. Эта идея хорошо тебе служила, но лишь до поры до времени, и вот… мы оказались тут. – Он вытащил ремень из шлевок и стал наматывать его на руку. – Думаю, когда мы протестируем эту защиту, ну, в том смысле, что хорошенько надавим на нее… мы увидим, как она затрещит по всем швам. Я совершенно уверен в этом. Потому что, когда человек находится в серьезном стрессе, его высшая мозговая деятельность затухает. Он утрачивает способность к критическому мышлению. И поведение, приобретенное в результате обучения. – Он похлопал себя по лбу. – Да что я тебе рассказываю! Ты сама все это знаешь. В отличие от меня ты закончила школу недавно и знаешь, о чем я говорю. И ты знаешь, что я не уйду отсюда, не получив то, что мне нужно. Единственный вопрос: насколько сильно мне придется потрудиться. – Ли поднял руку, с которой свисал ремень пряжкой вниз. – Итак, – сказал он, – приступим?
В комнату вошли два крупных мужчины в белой униформе – Эмили узнала в них сотрудников Лаборатории. Они приблизились к ней, выставив перед собой руки с растопыренными, как когти, пальцами. К этому моменту Эмили совсем обезумела: забрызганная кровью с ног до головы, она кричала и размахивала ножиком из ведра. Ли лежал на полу, и вместе с кровью, толчками вытекавшей из горла, из него бесшумно уходила жизнь. Эмили замахнулась на одного из мужчин, выкрикивая подобранные почти наобум слова, но он поймал ее запястье и заломил ей руку. Как ни странно, это успокоило ее. Они выхватили у нее нож и уложили ее на пол. Эмили пролежала так довольно долго, ей казалось, что несколько часов. Другие люди унесли Ли. Это был последний раз, когда в ее каморке появился не Йитс.
Она по кусочкам снимала с себя кровь Ли. Высохшая кровь превращалась в чешуйки, поэтому она могла очиститься, снимая их одну за другой. Возможно, «очиститься» было не самым правильным словом. Она испытывала дикое отвращение, но продолжала, потому что альтернатива была еще хуже. С каждым снятым кусочком Ли ей становилось лучше.
Шли дни. Во всяком случае ей казалось, что дни. Ее мучила страшная жажда. А потом началась дрожь, которую невозможно было унять. Кишечник и мочевой пузырь перестали работать. Она чувствовала их внутри, они были как камни. Она считала, что ее намеренно пытают. Ее физиологические потребности намеренно не удовлетворялись.
Она думала об Элиоте. О том, знает ли он, что она здесь. Она решила, что нет, потому что если бы он знал, то обязательно пришел бы. Ну, была у нее такая уверенность. Да, конечно, она оставила его лежать лицом вниз на дороге у Брокен-Хилл, и было бы абсолютно разумно, если бы Элиот возненавидел бы ее всеми фибрами своей души. Но ей почему-то казалось, что те отношения, что установились между ними, допускали ошибки, причем крупные. И что когда эта дверь откроется в следующий раз, на пороге будет стоять не Йитс, а Элиот, и его взгляд будет полон упрека, но в нем также будет прощение и надежда.
Она подумывала о том, чтобы снять белье: оно было заляпано кровью Ли, и от этого она чувствовала себя грязной. Это могло бы подействовать на Йитса устрашающе. «
Элиот свернул на подъездную дорожку и медленно подъехал к школе. Час был поздний, в большинстве комнат свет не горел. А вот у Бронте окно светилось. Он несколько мгновений сидел неподвижно, затем вылез из машины и вошел в здание.
Коридоры были пусты. Он давно не был здесь, и школа казалась чужой, хотя ничего не изменилось. Он прошел в Восточное крыло, встретил мальчика с белой ленточкой на запястье и с темными кругами под глазами, что-то бормотавшего на латыни. Мальчик увидел Элиота и замолчал, на его лице появилось страдальческое выражение. Элиот не остановился.
Он постучал в дверь Бронте. Она властным голосом, который приберегала для учеников, крикнула «Входите!», и он вошел. Шарлотта сидела за письменным столом, окруженная бумагами, ее волосы были собраны наверх, но пряди так и норовили вырваться из-под шпилек. Она отложила ручку и откинулась на спинку кресла.
– Как ты вовремя. Я уже начала собирать бумаги. – Бронте вытянула руку. – Присядешь?
– Я еду в Сирию.
– О, – сказала она. – Когда?
– Сейчас. Сегодня ночью.
Шарлотта кивнула.
– Тебе обязательно нужно побывать в музее в Дамаске. У них есть дощечка с древнейшим из известных линейных алфавитов. Он очень простой.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
Она замерла.