— Да как вы смеете?! — взвилась Гедовин. — Как вы можете думать обо мне такое?!
Гедовин вот-вот готова была расплакаться, видя ее страдание, мальчик взволнованно переводил взгляд то на нее, то на гувернантку, он не понимал слов, но понимал, что эта женщина обидела его единственного товарища, он крепко сжал рукой плечо девочка, словно говоря: держись, не показывай своей слабости. Что ж, возможно, это и правда был тот случай, когда показывать слабости не следует.
— Давай договоримся, — холодно обратилась к ней гувернантка, на «ты» и не оборачиваясь. — Я ничего не скажу твоему отцу, а ты в благодарность ничего не расскажешь ему о том, как мы разминулись.
— Мне нечего скрывать перед отцом. Я скажу ему правду! — твердым голосом, вскинув голову, произнесла Гедовин.
— Правду? — передразнила ее гувернантка, скосив на нее насмешливый, недружелюбный взгляд. — И он поверит?
Послышались звуки приближающегося транспорта в сторону города, вернув Гедовин к более насущному опасению — бабушке плохо, а она все еще здесь, теряет драгоценное время.
— Идем, — вполголоса сказала она мальчику и, взяв его за руку, повела к коляске.
— А это вы тоже намерены тащить с собой? — сразу же возмутилась гувернантка.
— Я его здесь не оставлю! — твердо ответила Гедовин. — Только так я могу забыть, что потерялась вчера вечером.
— И что вы скажете своему отцу?
— Что этот мальчик спас меня, и мы должны помочь ему!
— А если он откажется ему помогать? — скептическим тоном уточнила Лилиана.
— У меня есть знакомые в городе, которые смогут ему помочь.
— Еще один какой-нибудь знакомый?
Гувернантка обменялась ухмылкой с кучером и открыла дверцу коляски.
— В Ясный мы не едем, едем сразу в Рувир, часам к двум будем там, так что, если не хотите, чтобы мы где-то задерживались, придется обойтись сухим пайком.
— Нас это устроит, — сухо ответила Гедовин, проводив взглядом едущую в город карету, — лишь бы перегнать наших попутчиков.
Миновав Ясный, часам к одиннадцати они добрались до небольшого поселка, где Гедовин попросила сделать остановку, чтобы купить воды. Дети выпили всю воду, что была в коляске; то, как они пили с одной фляги, передавая ее друг другу, просто добило Лилиану, она смотрела на них, держась за сердце и охая, но, на счастье Гедовин, словами она никак это не комментировала. Теперь, зная за собой грех, она не имела власти над девочкой, и не могла читать ей нотации, что пить с одной фляги некрасиво и негигиенично. А Гедовин было все равно, ей до предела надоели эти воззрения, твердящие без конца о правилах и приличиях в благородном обществе. Как же все это ей надоело! Она хотела свободы, свободы самовыражения, свободы мысли, нет, конечно, она никогда не выступала за анархию, но и ограничение во всем — это тоже неправильно.
— Он что, немой? — все тем же холодным тоном осведомилась Лилиана у Гедовин, когда коляска вновь тронулась.
— Какое это имеет значение?