Я лежу неподвижно, словно статуя, боясь повернуть голову, пошевелиться или облизать губы, чтобы показать, что еще не уснула.
Ноги Ронана шаркают по доскам пола, затем скрипит дверь. Он возвращается, стоя на коленях рядом со мной, матрас опускается под его весом. Тихий шорох рядом говорит, что он собирается связать меня на ночь.
Его рука обвивает мое запястье, поднимает мою кисть над головой и прикрепляет к металлической перекладине кровати. Затем он проделывает то же самое с левой кистью. Поддерживая видимость бессилия, я не двигаюсь. Я жду, что он займется моими лодыжками, но он, судя по всему, слезает с кровати и дверь закрывается.
Он ушел.
Я боюсь открыть глаза, боюсь, что мои инстинкты ошибаются… что он стоит надо мной и ждет, когда я выдам себя.
Так что я еще некоторое время держу глаза закрытыми.
Лязг кастрюль и сковородок на кухне несколько минут спустя подтверждает мои подозрения. Он оставил меня одну, но мои ноги развязаны. Я пока не представляю, как смогу освободиться, мои руки все еще связаны и бесполезны. Но я буду не я, если не попробую.
Секунды растягиваются в минуты. Все это время я считаю про себя, чтобы не уснуть. Затем стены сотрясаются, хлопает входная дверь, я слышу звуки его грузовика.
Один, два, три, четыре… Я продолжаю считать, надеясь, что не ошиблась. Кто знает, вдруг он просто выбежал на улицу, чтобы что-то принести?
Хижину обволакивает прохладная тишина. Как вдруг…
Сквозь заколоченные окна над моей кроватью до меня доносится приглушенное урчание мотора его грузовика. Мое горло горит, подавляя крик радости. Не будь я так обезвожена, я бы плакала слезами счастья. Я жду еще несколько секунд, пока рокот мотора не стихает вдали, после чего осмеливаюсь открыть глаза.
Перекатившись на бок, я спускаю на пол сначала одну, затем другую ногу. В ступни сразу же впиваются сотни иголок. Я натыкаюсь на жестяное ведро, о котором даже не подозревала, что оно там. Должно быть, он не стал привязывать мне ноги, чтобы я снова не обмочила кровать. Похоже, он хочет свести проблемы моих естественных отправлений к минимуму. Безумие и разум иногда идут рука об руку.
Я пытаюсь оторвать руки от изголовья кровати, дергаюсь и извиваюсь, как только могу, пробую полдюжины различных положений, прежде чем понимаю: все мои попытки бесполезны. Я сползаю с кровати и, наклонившись над матрасом, кое-как втискиваюсь между стеной и железной спинкой кровати. Набрав полную грудь воздуха, подпитываемая адреналином, я начинаю с силой пинать ее.
Каждый пинок отдается болью в моих босых ногах, но в конечном итоге боль притупляется, и я ничего не чувствую. Я – животное в клетке, которое рвется на свободу. Если нужно, я умру, пытаясь это сделать. Да, это мой выбор: свобода или смерть. Я не стану жить с этим свихнувшимся психопатом.
Не знаю, как долго я пинала кровать, когда один из прутьев ослабевает. Между его головкой и верхом изголовья виден небольшой зазор, край острого металла, чуть заметно поблескивающий в темноте. Придвинув правое запястье к верху этого стержня, я, затаив дыхание, протискиваю в зазор пластиковую манжету.
Затем то же самое проделываю с левым запястьем. У меня нет времени упиваться этим преддверием свободы. Я пинаю сильней и быстрей и уже умудрилась поцарапать пятку, но прут отказывается сдвигаться.
На секунду прекратив попытки, чтобы перевести дыхание, я внезапно понимаю, что мои глаза приспособились к темноте, и я могу разглядеть очертания настольной лампы. Вытянувшись, насколько могу, я нащупываю шнур и дергаю.
В комнате загорается свет.
Вначале моим глазам больно. Я зажмуриваюсь и жду, когда резь стихнет. Затем открываю глаза, осматриваюсь по сторонам и вижу, что я в обществе высокого комода, старого деревянного письменного стола и двухдверного шкафа.
Собрав последние остатки сил, я перетаскиваю кровать по комнате и добираюсь до комода. Я роюсь в ящиках, но не нахожу ничего, кроме мужских фланелевых рубашек и выцветшей пижамы.