– Тогда первым начинает Коллопс Мюннер, – хладнокровно и беспристрастно объявил Аллен.

Почему-то его голос звучал слишком резко для моего слуха. Я бы не выдержал долгой беседы с ним, хотя этот человек не вызывал у меня отторжения.

Мюннер шумно выдохнул и, закрыв глаза, поднес смычок к струнам. Я даже не ожидал, что он отнесется к дуэли с такой серьезностью. Мне казалось, что все, чего он добивался в тот вечер, – как можно сильнее унизить Баэля в глазах его поклонников. Из уважения к Мюннеру как артисту я стал вслушиваться в его мелодию. Я думал, что манера его исполнения будет наполнена порывистой страстью с щепоткой грубости, однако, как ни удивительно, скрипач-пасграно рождал очень нежную и изысканную мелодию, которая шла вразрез с его обликом. Отдаваясь без остатка каждой исполняемой ноте, Мюннер поставил красивую точку в короткой сонате, звучавшей не дольше пяти минут, и, резко выдохнув, открыл глаза.

Из вежливости я принялся аплодировать, но стоило мне заметить раздраженный взгляд Баэля, как тут же прекратил.

– Похоже, что Коллопс Мюннер закончил свое выступление. Маэстро, вы готовы начать? – почтительно поинтересовался Аллен Хюберт.

Баэль смотрел на футляр, будто о чем-то серьезно раздумывая, затем наконец достал скрипку. Как я и предполагал, в его руках лежала Аврора.

Коллопс Мюннер наблюдал за каждым движением Баэля. Он был в ярости и, казалось, вот-вот отнимет скрипку, чтобы разбить ее на мелкие щепки. Я слегка придвинулся к другу, заслоняя его собой.

– Во второй раз я этого точно сделать не смогу, – тихо пробормотал Баэль, опустив взгляд в землю, как делал всегда, и начал играть.

Я был уверен, что он готовится нанести серьезный удар по гордости Мюннера своей уникальной техникой и манерой исполнения, недоступной никому другому. Но то, что я услышал, повергло меня в ужас. Где восхитительный звук? Где виртуозность? Скрипка пела простую, до ужаса тоскливую мелодию, от которой будто сбивался ритм человеческого дыхания. В какой-то момент я, следуя за голосом скрипки, забыл сделать вдох и закашлялся в попытке сделать хоть глоток кислорода. Музыка мучила. Когда Аврора разлилась в насыщенном вибрато, в моей голове горела только одна мысль: скорее бы закончилась эта пытка.

Как только в воздухе растаяла последняя нота, я наконец смог сделать вдох. Баэль опустил скрипку и заглянул в глаза Коллопса.

– Что это было? – прохрипел скрипач-пасграно, расстегивая воротник рубашки трясущимися пальцами.

Сквозь слезы я смотрел на Аллена. Его лицо исказила непонятная мне гримаса.

– Полагаю, я должен определить победителя.

По телу поползла нервная дрожь. Музыка, которая только что звучала, не принадлежала Баэлю. В ней не было ничего прекрасного: ни звука, ни техники, она лишь железным обручем сдавливала грудь, мешая дышать. Соната Коллопса была куда прекраснее.

– Победителем становится… маэстро Баэль.

Мюннер широко распахнул глаза и потрясенно уставился на своего кумира. Видимо, скрипач-пасграно был абсолютно уверен в своей победе. Решение Хюберта, которого он так сильно уважал, стало для него полной неожиданностью.

Баэль никак не отреагировал. Он вел себя так, будто ожидал этого, словно произошедшее не казалось ему чем-то странным. Чего нельзя было сказать обо мне. Вернув скрипку в футляр, Баэль стал спокойно спускаться с холма.

Пребывая в смешанных чувствах, я на мгновение задержался, разглядывая то Хюберта, то Коллопса, а затем быстро побежал вслед за Баэлем.

– Аллен Хюберт производит впечатление умного человека, – заметил я, поравнявшись с ним.

– Не думаю.