Голоса ее почти не было слышно из-за слез. С того дня, как полтора года назад в доме появился Берт Хиггинс, жизнь их стала просто невыносимой. Берт был хуже матери — настоящий зверь. Чуть ли не с младенческих, лет дети помнили, как мать то любила их до смерти, то до смерти колотила, и они просто чудом оставались в живых. А с появлением в доме этого проклятого Берта Нэнси и вовсе ополоумела и свое дурное настроение вымещала на Джордже. С каждым днем Эдит все труднее становилось спасать его от материнского гнева. Берт пил, мать тоже пила, и вся тяжесть похмелья обрушивалась на несчастных детей. Но больше всех доставалось Джорджу.

На Эдит лежала обязанность прибирать в доме: даже пьяная в стельку, Нэнси Маркхэм претендовала на некую респектабельность.

Все трое вскочили и приросли к месту, услыхав, что мать промчалась через гостиную и выскочила в прихожую. Ее тяжелые шаги по лестнице заглушил топот ног Берта.

— Ты как со мной разговариваешь, а? Сука паршивая! Чертова шлюха, кобыла!

— Убери свои грязные лапы, Берт Хиггинс, в последний раз предупреждаю тебя!

На лестнице что-то грохнуло, и наступила тишина. Дети в ужасе переглянулись.

— Нэнси! Эй, Нэнси! — еле слышно позвал Берт. В голосе его был страх.

Эдит, оттолкнув Джорджа, выскочила из комнаты.

— Бог ты мой! — воскликнула она и помчалась вниз, прыгая через две ступеньки. Она отпихнула Берта и тут увидела, что из виска Нэнси сочится кровь.

— Я не хотел, она упала и стукнулась башкой!

Пока Эдит, не слушая, осматривала мать, глаза Нэнси открылись, и она оттолкнула дочь.

— Только тебя тут не хватало! Убирайся прочь!

Джозеф и Джордж, онемевшие, стояли на лестничной площадке.

Нэнси пощупала голову, взглянула: все пальцы в крови.

— Ах ты гад! Да из меня кровь хлещет!

— Нэнси, дорогая! Прости меня! Да я скорее руку себе отрежу, чем ударю тебя, ты же знаешь!

Эдит поняла, что ее помощь не нужна больше, и стала подниматься по лестнице. Всякий раз повторялось одно и то же. Мать и не вспомнит о Джордже, которого зверски избила. Дней десять он будет ходить в синяках, а потом опять убежит, перед очередной трепкой. Не позаботится она и о Джозефе, нервном, больном, который буквально на глазах угасает. А об Эдит и говорить нечего. Она сама должна обо всех заботиться, всем помогать. А главное — помогать мамочке. Тем более сейчас, когда из головы у нее хлещет кровь! Но ведь мамочка сама виновата! Первая стала драться!

— Эй, вы! — сказала братьям Эдит. — Пошли со мной! — И, втолкнув мальчиков в спальню, закрыла дверь на ключ.

Вскоре все трое услыхали, как Берт и их драгоценная мамочка ввалились в свою спальню, как заскрипела под ними кровать и как они застонали от страсти.