Сегодня гуси не улетели. По непонятной мне причине вся стая осталась ночевать на берегу озера. Они расселись кто где. Граф по-прежнему на самом высоком месте, на кочке. Графиня рядом с ним. Остальные, у кого не было пары, со своими семействами, либо поодиночке. Моё место на мыске уже заняла какая-то пара, и я не стал им мешать. Всё равно бояться некого. Такая крупная стая точно обнаружит кого угодно. У них наверняка же есть сторожевые гуси, по крайней мере так описывают в книжках. Один Граф чего только стоит. И я преспокойненько уселся рядом с кромкой воды на проталину и подвернул голову под крыло. Я был очень доволен, что у меня появился ещё один день на восстановление сил, не опасаясь, что стая опять улетит без меня. И я уснул.
Ночью поднялся сильный ветер. Вода на озере зашумела, Звуки смешались, но гусей, судя по всему, это мало беспокоило. Они, не просыпаясь, инстинктивно повернули свои тела навстречу ветру и продолжали дремать. Но я так не умел. Я проснулся и ещё долго ворочался, пока не нашёл нужное положение, при котором меньше всего задувает. Потом долго не мог уснуть. Мысли лезли в мою голову, как тараканы. А вдруг Сыроедов уже уехал? И как поступят с ним, когда он расскажет, что произошло. Ему же точно не поверят и посадят. Скажут, что мол навыдумывал всё, а следы преступления скрыл. Но, с другой стороны, никто не зал, что я поехал на охоту с ним. Я на работе сказал, что уезжаю на гуся на Кольский. Никто и не спросил с кем. Всем плевать. Вот не вернусь я на работу в первый день после отпуска, разве кто-нибудь меня хватится? Да никто. Разве что начальник позвонит, но ему никто не ответит. И он особо-то и не удивится. Может неделя пройдёт, прежде, чем меня начнут искать. Но мне важен только Борька и его дальнейшая судьба. Нет, нужно во чтобы то ни стало сразу же после охоты лететь к лагерю. Иначе проблем не оберёшься. Осталось меньше недели.
Я огляделся. Все спали. Сторожевых гусей я не увидел. Может, кто-то из них и не спал, а сторожил. Этого я не знал. Почти все гуси находились в положении, засунув голову под крыло. Ветер по-прежнему шумел, перекрывая все шорохи. Вдруг меня обожгла мысль! Ничего же не слышно. Ветер со стороны озера. Идеальная погода для врагов. Я медленно приподнял голову и огляделся. Я знал, откуда его ждать. И он пришёл. Опять тот же настырный лис. Ну, ты у меня сейчас узнаешь по чём фунт лиха!
Лис подкрадывался незаметно, используя каждый бугорок и кустик. Я медленно встал и неспешно побрёл к тому месту, где лис уже не однажды заходил. Каждый раз он использовал свой старый след, чтобы меньше шуметь и меньше уставать. А перед берегом уже действовал по обстановке. Всё это я изучил накануне по его же следам. Сегодня он чует добычу широким фронтом, поэтому, наверняка, не изменит своей привычке. Но всё произошло немного по другому сценарию, нежели я задумал. Лис, как и в прошлый раз подкрался и был уже готов к прыжку. Я опять хотел его напугать неожиданностью и быстро вскочил с гоготом и растопырив крылья. Но лис не испугался. Может быть, он уже ожидал такого поведения или же на то была другая причина. Но он прыгнул, намереваясь схватить меня за шею. Теперь уже неожиданность наступила для меня. Я уже было хотел дать дёру. Но вовремя сообразил, что как только повернусь хвостом, так белый свет для меня и закончится. Поэтому в последующие мгновения я действовал решительно. Лис промахнулся и приземлился на все четыре лапы рядом со мной. Я тут же накинулся на него. Схватил клювом сверху за шиворот, затянул своё тело ему на спину и начал наносить сильные удары сгибами крыльев. Здесь уже было не до выискивания болевых точек. Ударял, куда только мог, но не переставая, не давая врагу опомниться. Лис метался по полянке из стороны в сторону, пытаясь скинуть меня на землю. Достать пастью он меня не мог. А мои удары причиняли ему значительную боль. Иногда даже удавалось попасть по голове.
Хоть я и был поглощён битвой, но заметил, что стая, при первом же шуме, встрепенулась и как-то тихо, без гогота, поднялась на крыло. Я получил ответ на свой первый вопрос, придут ли гуси на помощь, если на кого-то из стаи нападут. Не придут. Впрочем, среди них у меня не было ни друзей, ни, тем более, родственников. Смысла рисковать ради меня не существовало ни для кого. Теперь давай сам за себя борись. Меня такое положение вещей не устраивало. Гуси сюда уже точно не вернутся, они убедились, что озеро небезопасно. Где же мне их потом разыскивать, причём одному? А оставаться на этом озере я уже не хотел.
Я разжал клюв, напоследок вдарив по крупу, и соскочил в снег. Лис был рад этому, отбежал метров на десять и повторно нападать пока не решался. А мне надо было поторапливаться. Я развернулся к врагу спиной и побежал. Вытоптанная гусями площадка оказалось очень удобной для взлёта. Наконец, я оторвался от земли и начал набирать высоту. Гуси улетали на восток с попутным ветром, и я тоже полетел в том же направлении. Мне повезло. Наступало утро, и в утренних едва-едва наступавших сумерках я с трудом, но всё же различал тёмные силуэты удалявшейся стаи.
Гуси летели очень долго. И если бы не рассвет, то я бы потерял их из виду и уже не смог найти. Как экономично расходовать силы на дальние перелёты я не знал, да и не задавался такой целью. Главное для меня – не упустить из виду свою стаю. И я летел, не щадя себя. Но вскоре, как ни старался, гуси начинали удаляться. Всё же, моих умений не хватало, чтобы заявить, что умею также быстро и свободно обращаться со своим телом в полёте, как любой гусь. Пока что любой из них легко мог дать фору, не опасаясь за свою репутацию.
Гуси поднялись выше и летели уже вне досягаемости выстрела. Я тоже поднялся выше. Теперь охотники, если таковые и попались бы на пути, не станут зря тратить патроны. Я бы точно не стрелял. Солнечный свет стал заметнее. Облака начинали понемногу рассеиваться. Ветер по-прежнему оставался попутным. Свою скорость мне определить было сложно. Но пейзаж подо мной менялся достаточно быстро. Так мы летели часа два. Затем я перестал различать гусей вдали, но курса не менял. Чтобы держать верное направление, я наметил ориентир в виде дальней сопки и летел прямо на неё. Зная повадки гусей, я догадывался, что вскоре они должны где-то приземлиться на кормёжку, поэтому постоянно посматривал вниз, не попадутся ли мне на глаза их силуэты. И не спутать бы эти силуэты с охотничьими профилями. Я уже не рвался из кожи. Догонять было некого. Экономя силы, старался изучить технику полёта. Жаль учителей опять не было рядом.
Я достиг намеченной сопки. За ней открылась однообразная заболоченная местность с редко встречающимися деревцами. Снег в этих местах уже значительно растаял, и были видны поляны с мхом и низкорослым кустарником. Где же тут искать гусей? Лететь становилось очень тяжело, я устал. Вдобавок ко всему, ветер сменил направление и скорость упала. Всё же, я решил поднапрячься и подняться ещё на несколько метров выше. И лишь тогда, среди множества луж, смог заметить водоём размером побольше. Направился к нему. Надо же где-то передохнуть. И не ошибся. Внизу я смог различить силуэты гусей. Мне показалось, что даже услышал гогот. И тут же насторожился. А не охотничья ли это уловка? Может это профили? Чтобы не ошибиться и во второй раз не попасть в засаду, я решил покружить на недосягаемой высоте и понаблюдать за отдельно взятым гусем, щиплющим травку. Мне повезло. Гусь мерно похаживал по полянке и иногда вскидывал и встряхивал голову. Гуси настоящие, дикие.
Для посадки я специально искал водную поверхность, поскольку в своём приземлении был недостаточно уверен. А вот приводняться мне уже приходилось, правда кувырком, зато без травм. На этот раз я постарался в точности повторить все движения, которые успел запомнить, наблюдая за другими гусями. И, к моему восхищению, у меня всё получилось. Ну, может быть, брызг было побольше. Но ведь это всё дело практики. Я остался доволен собой.
Вопрос о том, моя ли это стая или же я наткнулся на какую-то ещё, не стоял. Черноклюв был тут как тут. Уже готовый к новой битве. Как же он меня достал! Может, было бы лучше, если бы я расстался с ним навсегда? Я так устал, а тут ещё этот драчун, которого я возненавидел. Он зашипел на меня, вытянув шею, спустился в воду и направился ко мне. У меня не было ни малейшего желания воевать. Но отступить, означало, что я принял своё поражение. А ведь поражения не было, я бы даже сказал, была победа, которая далась мне таким трудом. И что же, теперь все эти заслуги пропадут даром? Ну, уж нет! Обидно, конечно, будет, когда этот наглец меня втопчет в грязь или в воду, не знаю, где мы окажемся. Но Афродита так интересно наблюдала с берега, что я всё для себя решил. Битве быть!
И битва бы состоялась, если бы не Граф. Я знаю, он видел меня ещё на подлёте. Он всё замечает. Граф не стал ни на кого шипеть. Он просто подплыл и негромко гоготнул. Черноклюв сразу остепенился, кинул на меня ненавистный взгляд и отправился назад к берегу. Я чувствовал, что этот молодец ещё устроит мне подлянку. Затем Граф посмотрел на меня и тоже развернулся к берегу, будто ничего и не было. Такое его поведение я трактовал двояко: то ли ему в стае не нужны лишние мертвецы, то ли он таким образом благодарил меня за защиту от лисы. Не знаю, надолго ли птицы запоминают события из прошлого и, вообще, способны ли они анализировать и благодарить, но теперь я точно знал – среди стаи у меня есть покровитель.
Я украдкой взглянул на Афродиту. Было похоже, что она огорчилась, назревавшее зрелище, как несомненно ей казалось в её честь, отменилось.
Весенняя охота на гуся закончилась вчера. Я считал каждый день. Уже почти полных пять дней я провёл среди птиц с того момента, как нашёл их на болотах. Если бы не Черноклюв, который не нарывался на драку, но тем не менее отравлял мне жизнь просто своим присутствием и постоянным мельканием перед глазами, то можно было бы сказать, что я был доволен своей жизнью. На самом деле, доволен я не был. Я не хотел до конца дней своих оставаться гусем. Но для моего нынешнего положения я вполне нормально себя чувствовал. Наиглавнейшее, что я сделал, полностью начал соблюдать их режим. А он был очень даже простой. Мы либо куда-то летим на ночь, либо не летим. Потом или возвращаемся на прежнее место, или не возвращаемся. Утром поели, поспали, потом опять поели, полетели. Больше всего мне нравился дневной сон. Он похож на сиесту в жарких странах. Вот захотел ты поспать после обеда, так ложись. Для здоровья полезно. Раны меня уже, можно сказать, не беспокоили. И всем этим режимом руководил наш общепризнанный вождь Граф. Я понял, почему тогда сторожа не заметили лису. Граф слишком много брал на себя, а особенно охранные функции, поэтому все и были расслаблены.
Питался я теперь более разнообразно. Стала появляться разная травка, которую гуси кушали с большим аппетитом, нежели корешки со дна озёр. Оперение чистил тоже по распорядку. И самое важное, я научился летать почти как они. Я уже не отставал. Пока я, конечно, держался в конце косяка, где сопротивление воздуха поменьше. Но уже мог выдержать полный перелёт. Также, почти хорошо, научился приземляться на полянки. И это всё за каких-то пять дней. Для меня это было более, чем хорошо. Конечно, основная заслуга здесь не моя, а природы, которая с рождения закладывает в птичьи тела всё необходимое. Хоть в моё тело и не с рождения это всё заложено, но в результате Борькиных опытов получилось аналогично. Я лихо взлетал хоть с земли, хоть с воды. Мне так казалось. На самом деле, всё было гораздо медленнее, чем у остальных, но, когда я вернусь в человека, мне это будет уже безразлично. Вот только застать бы Сыроедова на прежнем месте. О том, что буду делать, если он уже уехал, я старался не думать. Всё будет хорошо. Я себя успокаивал и старался насладиться своим положением. Где мне ещё так подфартит.
Утром я проснулся раньше всех. Мной овладело возбуждение. Я гарцевал как конь. Я сегодня встречусь с Борькой! В таких мыслях я взмыл в небо, сделал пару кругов над полянкой. Граф недовольно смотрел на меня, а мне плевать. Больше я их не увижу. А вон и Афродита спускается в воду. Такого случая упустить нельзя. Она всегда была где-то поблизости, пока я жил среди стаи. Этим и объясняется постоянное присутствие рядом Черноклюва. Дёрнул меня чёрт показать свою удаль перед Афродитой. Я же человек, на кой сдалась мне эта гусыня? Но всё же я это сделал. Я пошёл очень резко на снижение и, как мальчишка на велосипеде, с доворотом приводнился рядом с ней. Я хотел лишь попрощаться. Так думал я. Но Черноклюв думал иначе. Он тут же непонятным образом очутился между мной и Афродитой. Настырный, однако, своего не упустит. Я напоследок поймал всё тот же лукавый взгляд из-за спины своего врага, встряхнул головой, развернулся и побежал по воде, намереваясь навсегда покинуть стаю. Живите счастливо! Ты, Черноклюв, береги её. Ты будешь хорошим мужем. И я взлетел. Набрал небольшую высоту, развернулся и не спеша полетел над озером.
Я планировал взять курс на побережье Белого моря, чтобы потом сориентироваться по местности и уже прямиком направиться к лагерю, где меня ждал Боря Сыроедов. Но осуществить задуманное мне не удалось. Я всё ещё летел над водной поверхностью, как вдруг сильнейший удар в основание шеи парализовал меня. От болевого шока всё потемнело в глазах, и я камнем полетел вниз, будто сбитый выстрелом. Я упал в озеро и полностью скрылся под водой, но тут же моё тело всплыло. Я едва двигался. Способностей хватало лишь на то, чтобы не захлебнуться. Но как это произошло? Кто меня так приложил? Ответ не заставил себя ждать. Надо мной кружил Черноклюв. Он не стал садиться и добивать. Посчитал, что этого достаточно, и улетел прочь. Наверное, он атаковал меня сверху, словно ястреб, и ударил сгибом крыла. И попал как раз в самую больную точку на шее, отвечающую за нервный столб. Сгиб крыла у гуся всё равно, что ребро ладони у человека. Умелый боец этим ребром может кирпичи ломать. Черноклюв был умелым бойцом. Для меня наступила тишина. Тишина и боль.
Я был настолько сильно оглушен, что в первые мгновения потерял способность слышать. Тело не слушалось. Я попытался подвигать лапами, удавалось это с большим трудом, но всё же удавалось. Медленно-медленно я плыл к ближайшей кочке на этом богом забытом заболоченном озере. Плыл долго. Потом не помню, как вскарабкался на неё и забылся.
Пролежал без движения до самых сумерек. Никто ко мне не подходил, справиться о моем здоровье было некому. Ну, а чего я хотел? В дикой природе ты либо пан, либо пропал. Потерял бдительность – вот теперь получи. Здесь только родитель придёт на помощь своему ребёнку, остальные уж как-нибудь сами. В моей жизни не было ещё таких ситуаций, когда в самые трудные дни я оставался один. Поругался с девушкой – можно к друзьям. Не поладил с родителями – можно к девушке, а лучше к друзьям, чаще к Борьке. И такого круговорота мне сейчас не хватало. Я почувствовал себя глубоко одиноким. Заскучал по всем, кого знал. В первую очередь по родителям. Уж сколько я с матерью спорил и капризничал, уж сколько я намекал не вмешиваться в мою жизнь. А вот сейчас больше всего на свете я бы хотел увидеть её. Отец всегда был где-то на заднем плане, но я знаю, что мама часто по жизни опиралась на его мнение и руку. Он надёжный. Пусть не так сильно проявлял свою любовь, но сделает всё ради меня. И всегда делал. Жены у меня не было. Девушка вроде как и была, а вроде, как и нет. Ничем она меня не удерживала. Развлекались мы поодиночке, каждый со своими друзьями. Ни о какой совместной жизни друг с другом ни разу не заговорили. Мне двадцать шесть, и родители то и дело твердят про внуков. Все родители одинаковые. Но я пока ещё, наверное, легкомысленный. Потому как нет у меня никакого желания ограничивать браком свою весёлую жизнь. А дети – это снова ограничения. Причем скучные ограничения. Впрочем, сейчас я бы не отказался от жены. Но как же вовремя сообразить, как она выглядит, та, ради которой пожертвуешь всем?
Так я и лежал на сырой прошлогодней траве и рассуждал о нелегкой судьбе. Настроения подобные мысли не прибавляли, хотелось заплакать или, на крайний случай, завыть по волчьи. Пусть меня сожрут лисы, отбиться я не смогу даже от комара. К полной темноте я закончил себя жалеть и решил, что этого достаточно. Пора действовать. Попробовал пошевелить хоть чем-нибудь. Лапы слушались, шея тоже. Я приподнялся на лапах, но тут же сел на брюхо и склонил голову. Я почувствовал сильную боль в области шеи и спины. Вращать головой было тяжело. Подобрал крылья, но подобралось только левое. Правое крыло совершенно не слушалось, и при попытках пошевелить им, простреливало неимоверной болью весь позвоночник. На этом я ревизию своих возможностей приостановил до утра.